P.S. Я все еще люблю тебя

«Встретимся через две мин. в коридоре?»

«Ок».

Я так быстро встаю в спальном мешке, что чуть не падаю. Используя телефон, нахожу пальто и сапоги. Сторми продолжает храпеть. Я не могу найти шарф, но не хочу заставлять Джона ждать, так что выбегаю без него. Он уже ждет меня в коридоре. Его волосы торчат на затылке, и одно только это, полагаю, могло бы заставить меня влюбиться в него, если бы я себе позволила. Увидев меня, он вытягивает руки и поет:

– «За окном уже сугробы, снеговик нас ждет давно», – и я разражаюсь смехом таким громким, что Джон говорит, – Шшш, ты разбудишь постояльцев! – из-за чего я смеюсь еще сильнее.

– Сейчас всего лишь десять тридцать!

Мы бежим по длинному коридору, покрытому ковром, и оба пытаемся смеяться как можно тише. Но чем больше мы стараемся, тем труднее подавить смех.

– Я не могу перестать смеяться, – тяжело дыша, говорю я, когда мы выбегаем через раздвижные двери во двор. 

Запыхавшись, мы оба резко останавливаемся.

Земля окутана белым снегом, густым как овечья шерсть. Так красиво и тихо, что мое сердце почти ноет от удовольствия. Я безгранично счастлива в этот момент, и осознаю это, потому что ни разу не вспомнила о Питере. Я оборачиваюсь посмотреть на Джона, но он уже глядит на меня с полуулыбкой на лице. Это вызывает у меня нервный трепет в груди. 

Я кружусь и пою:

– «За окном уже сугробы, снеговик нас ждет давно», – и мы оба снова хихикаем.

– Из-за тебя нас отсюда выгонят, – предупреждает он.

Я хватаю его за руки и заставляю кружиться вместе со мной, все быстрее и быстрее.

– Прекращай вести себя так, будто, на самом деле, твое место в доме престарелых, старикашка! – кричу я.

Он отпускает мои руки, и мы оба спотыкаемся. Затем он хватает горсть снега с земли и начинает лепить снежок.

– Старикашка, да! Я покажу тебе старикашку!

Я бросаюсь прочь от него, скользя и утопая в снегу.

–Джон Амброуз Макларен,не смей!

Он гонится за мной, смеясь и тяжело дыша. Он умудряется схватить меня за талию и заносит руку так, словно собирается засунуть снежок мне за шиворот, но в последнюю секунду отпускает. Его глаза округляются.

– О, Боже. На тебе под пальто ночная рубашка моей бабушки?

Хихикая, я спрашиваю:

– Хочешь посмотреть? По правде говоря, она не вполне пристойная. – Я начинаю расстегивать пальто. – Постой, сначала отвернись.

Покачивая головой, Джон говорит:

– Это странно, – но подчиняется. Как только он отворачивается ко мне спиной, я хватаю горсть снега, леплю ком и кладу руку в карман своего пальто.

– Хорошо, можешь повернуться. 

Джон поворачивается, и я запускаю снежком прямо ему в голову. Он попадает ему в глаз.

– Ой! – вскрикивает он, вытирая глаз рукавом пальто.

Я ахаю и подхожу к нему.

– О, Боже. Мне так жаль. С тобой все в порядке…

Джон уже сгребает большую горсть снега и бросается на меня. И так началась наша битва в снежки. Мы гоняемся друг за другом по двору, и мне еще раз удается поразить его прямо в спину. Мы заключаем перемирие, когда я чуть не поскальзываюсь и не падаю на попу. К счастью, Джон ловит меня как раз вовремя. Он не сразу отпускает меня. Секунду мы смотрим друг на друга, его рука обвита вокруг моей талии. На его ресницах снежинки. Он произносит:

– Если бы я не знал, что ты все еще сохнешь по Кавински, то прямо сейчас поцеловал бы тебя.

Я дрожу. До Питера, самое романтичное, что со мной когда-либо случалось, было связано с Джоном Амброузом Маклареном – под дождем, с футбольными мячами. А теперь это. Как странно, ведь я даже никогда не встречалась с Джоном, а он присутствует в двух моих самых романтичных моментах.

Джон отпускает меня.

– Ты замерзла. Давай вернемся внутрь.   

Мы направляемся в гостиную на этаже Сторми, чтобы посидеть и согреться. Горит только одна лампа для чтения, так что там полутемно и тихо. Кажется, все постояльцы на ночь разошлись по своим апартаментам. Быть здесь без Сторми и всех остальных так странно, словно находиться в школе в ночное время. Мы сидим на затейливой софе во французском стиле, и я снимаю сапоги, чтобы ступни могли согреться. Шевелю пальцами ног, чтобы вернуть чувствительность.  

– Жалко, что мы не можем развести огонь, – говорит Джон, потягиваясь и глядя на камин.

– Ага, это обманка, – соглашаюсь я. – Готова поспорить, должен быть какой-то закон о каминах в домах престарелых… – Мой голос затихает, когда я вижу Сторми в ее шелковом кимоно, на цыпочках выходящую из своих апартаментов и идущую по коридору. К апартаментам мистера Моралеса. О, Боже.   

– Что? – спрашивает Джон, и я захлопываю ему рот ладонью. Я ныряю ниже на месте, а затем совсем сползаю с дивана на пол. И тяну его вниз за собой. Мы не высовываемся, пока я не слышу, как дверь со щелчком закрывается. Он шепчет, – Что там? Что ты видела?

Выпрямляясь, я шепчу в ответ:

– Не знаю, захочешь ли ты знать.

– Господи. Что? Просто скажи мне.

– Я видела Сторми в ее красном кимоно, пробирающуюся в апартаменты мистера Моралеса.

Джон давится.

– О, Боже. Это…

Я бросаю на него сочувственный взгляд.

– Знаю. Сожалею.

Покачивая головой, он откидывается на диван, вытянув перед собой ноги.