Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

Калі прыліў дасягнуў найбольшай вышыні, «Маоае» сышла з рыфа, і «Тамара» адбуксіравала яе на глыбокае месца. Але цяпер праз прабоіну вада пачала заліваць «Маоае», і яе прыйшлося як мага хутчэй адвесці ў лагуну на мелкаводдзе. На працягу трох дзён напалову затопленая «Маоае» стаяла ля вёскі, і ўсе помпы працавалі круглыя суткі. Найлепшыя шукальнікі жэмчугу з нашых сяброў-астраўлян ныралі пад шхуну са свінцовымі лістамі і цвікамі і залаталі самыя вялікія прабоіны, так што «Маоае» з няспынна працуючымі помпамі магла ў суправаджэнні «Тамары» дабрацца да дока на Таіці,

Калі «Маоае» была гатова да адплыцця, Ан правёў «Тамару» між пакрытых караламі мелкаводдзяў у лагунах да вострава Кон-Цікі. Плыт узялі на буксір, а потым «Тамара» рушыла назад да выхаду з «Кон-Цікі» на буксіры; а «Маоае» плыла следам за ёю на такой блізкай адлегласці, каб можна было зняць каманду, калі ў акіяне вада ў труме пачне прыбываць з большай хуткасцю, чым яе паспявалі выліваць помпы.

Наша развітанне з Рароіа было больш чым сумным. Усе, хто мог хадзіць, былі на моле; яны ігралі і спявалі нашы любімыя мелодыі, калі шлюпка з судна адвозіла нас на «Тамару».

Вялізны Тупухое ўзвышаўся ў цэнтры, трымаючы за руку маленькага Хаумата. Хаумата плакаў, слёзы цяклі і па шчоках магутнага правадыра. Ва ўсіх, хто стаяў на моле, былі слёзы на вачах, але ўсе яны спявалі і ігралі яшчэ доўга-доўга пасля таго, як шум бурунаў, што набягалі на рыф, заглушыў для нас усе іншыя гукі.

Гэтыя чыстыя сэрцам людзі, што стаялі на моле і спявалі, трацілі шэсць сваіх сяброў, а мы, шэсць чалавек, што моўчкі стаялі на палубе «Тамары», пакуль мол не схаваўся за пальмамі, а пальмы не зніклі ў акіяне, мы тратілі 127 сяброў. У вушах у нас не пераставала звінець дзівосная экзатычная мелодыя:

«...няхай у нас будуць адны і тыя ж успаміны, каб мы заўсёды маглі быць разам — нават тады, калі вы паедзеце ў далёкую краіну. Добры дзень».

Праз чатыры дні перад намі паўстаў з акіяна востраў Таіці. Ён не быў падобны на нітку жамчужын з кронамі пальмаў. Дзікія зубчастыя сінія горы ўзнімаліся да неба, і верхавіны іх былі ахутаны воблакамі, якія нагадвалі вянкі.

З набліжэннем да вострава на сініх гарах паказаліся зялёныя схілы. Пышная расліннасць поўдня зялёнымі плямамі збягала па рыжа-чырвоных узгорках і скалах, якія змяняліся глыбокімі цяснінамі і далінамі, што спускаліся да мора. Калі бераг быў ужо зусім блізка, мы ўбачылі стройныя пальмы, якія шчыльна абступалі ўсе даліны і ўвесь бераг за залацістым пляжам. Востраў Таіці быў калісьці ўтвораны вулканамі. Цяпер яны патухлі, і каралавыя паліпы паступова збудавалі ахоўны рыф вакол вострава, каб акіян не мог разбурыць яго.

Раніцай мы прайшлі праліў паміж рыфамі і апынуліся ў бухце Папеэце. Перад намі ўзвышаліся напалову схаваныя лісцем гіганцкіх дрэў і верхавінамі пальмаў царкоўныя шпілі і чырвоныя дахі дамоў. Папеэце — сталіца Таіці, адзіны горад у французскіх уладаннях у Акеаніі. Гэта быў горад забаў, рэзідэнцыя ўрада і цэнтр усіх марскіх шляхоў ва ўсходняй частцы Ціхага акіяна.

Калі мы ўвайшлі ў бухту, жыхары Таіці стаялі на беразе шчыльнай яркай жывой сцяною і чакалі нас. Навіны распаўсюджваюцца на Таіці з хуткасцю ветру, і кожнаму хацелася паглядзець на пае-пае, які прыплыў з Амерыкі.

Для «Кон-Цікі» было адведзена ганаровае месца ля марскога бульвара; мэр Папеэце вітаў нас, а маленькая палінезійская дзяўчынка паднесла нам ад імя Палінезійскага таварыства вялізны букет таіцянскіх палявых кветак. Потым падышлі маладыя дзяўчаты і, вітаючы нас са шчаслівым прыездам на Таіці, жамчужчыну Паўднёвага мора, надзелі нам на шыю салодка пахнучыя вянкі з белых кветак.

Я шукаў у натоўпе знаёмы твар, твар майго прыёмнага бацькі на Таіці, правадыра Тэрыыероо, якому падначальваліся 17 мясцовых правадыроў вострава. Вядома, ён быў тут. Высокі і дзябёлы, жвавы і вясёлы, як калісьці, ён вынырнуў з натоўпу з крыкам «Тэраі Мацеата!» і ўсміхаўся мне ўсім сваім шырокім тварам. Ён моцна пастарэў, але меў усё той жа паважны выгляд прыроднага правадыра.

— Позна ты з’явіўся, — сказаў ён, усміхаючыся, — але ты з’явіўся з добрымі навінамі. Твой пае-пае сапраўды прынёс на Таіці сіняе неба (тэраі мацеата), бо мы цяпер ведаем, адкуль прыйшлі нашы бацькі.

Губернатар наладзіў прыём у сваім палацы, быў званы вечар у гарадской ратушы, запрашэнні сыпаліся на нас з усіх бакоў гасціннага вострава.

Як і калісьці, правадыр Тэрыыероо наладзіў вялікае свята ў сябе ў доме ў даліне Папена, які я так добра ведаў; і паколькі Таіці не Рароіа, то і тут не абышлося без новай цырымоніі, у час якой мае таварышы, якія раней не мелі таіцянскіх імён, атрымалі іх.

Гэта былі бесклапотныя дні; сонца ярка свяціла, у небе павольна плылі лёгкія воблакі. Мы купаліся ў лагуне, лазілі па гарах і танцавалі палінезійскія танцы на траве пад пальмамі. Міналі дні. Яны ператвараліся ў тыдні і было падобна на тое, што тыдні ператворацца ў месяцы, перш чым прыйдзе карабель, які адвязе нас дамоў да спраў, што чакалі нас.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии