Падение Икара

Маленькая хромоножка, такая слабая и хрупкая с виду, сумела сделать так, что окружающим жилось уютнее и дышалось легче. Ее почти не было видно, но присутствие ее ощущалось во всем. Она развела на одном конце лужайки огород (Аристей обнес его прочным плетнем), и у пастухов Критогната всегда хватало и луку, и чесноку, и разных острых трав, без которых южанину не вкусна любая снедь. Неподалеку от хижины паслось маленькое стадо — штук пятнадцать овец, — составлявшее собственность Критогната. Евфимия доила их (остальных овец не доили: считалось, что так и шерсть на них будет лучше, и настригут ее больше), и в маленькой колонии не переводился свежий сыр, а Никий и Келтил дважды в день пили молоко. Шерсть с этого стада (Критогнат обычно целиком отдавал ее Евфимии) шла на запасные туники и плащи для пастухов, и Никий, ночевавший холодными ночами в хижине, просыпаясь, неизменно слышал равномерное постукивание ткацкой палочки. Пастухи спали или под открытым небом, или в шалашах из жердей и веток; в этих шалашах у них всегда лежали чистые тюфяки, набитые сухими листьями или сеном и прикрытые толстыми лоскутными одеялами. «Когда она успевает все сделать?» — искренне недоумевали и Критогнат и вся маленькая община. Вечером, когда все пастухи собирались вместе, Евфимия подавала им обед. Диковатого вида высоченные молодцы, обросшие и загорелые, не понижавшие голоса перед самим хозяином и смело вступавшие в перебранку с любыми властями, умолкали и вставали перед ней, как умолкали они и вставали перед Критогнатом. Они приветствовали ее почетным именем «госпожа», и в этом обращении к рабыне не было и тени насмешки: этому тихому голосу, взгляду этих кротких глаз подчинялись все, от самого Критогната до Никия. Евфимия на минуту присаживалась к обедающим, оглядывала мельком всех и уходила, слегка покосившись в сторону Аристея. А Когда люди, покончив с едой, собирались расходиться, из хижины со свежей туникой в руках выходил Аристей и, сохраняя свой обычный свирепый вид, протягивал ее какому-нибудь пастуху:

— Жена велела тебе переодеться. А ты, — обращался он к другому, — скинь свой плащ. Ты его порвал, бродяга. Она заштопает.

— И как она только заметила! — бормотал «бродяга», покорно скидывая плащ. — Ну и жену послали тебе боги, Аристей!

Нигде, однако, доброта и участливость маленькой гречанки не проявляли себя так, как в больнице, где ее попечению вверены были больные и где теперь ей усердно помогал Никий. Над тяжелыми больными — будь то человек, овца или собака — она просиживала, не смыкая глаз, ночи напролет, и только Критогнат мог заставить ее уйти спать: в уходе за больным она доверяла только ему. Она выучилась делать перевязки не хуже его. Измученный болью и жаром, строптивый больной, клявший на свете все и всех: и Критогната, который прикладывал к его ранам целебные травы, и волка, изгрызшего ему ногу, и овец, по глупости наскочивших на волка, — утихал от прикосновения ее нежной руки и засыпал под ее тихое пение. Старый пастух со сломанной ногой, которого товарищи принесли с дальнего пастбища, прощаясь с Евфимией, сказал ей с навернувшимися на глаза слезами, что этот месяц он провел будто во сне и ему спилось, что он в родном доме «и возле меня все время моя родная мать! Да благословят тебя боги! Около тебя светло и тепло, как на солнце».

Ее муж, Аристей, родился рабом в доме Аристарха, состоятельного врача, грека, давно осевшего в Массилии. Отец Аристея был галл, мать — гречанка, и оба они и родились и выросли в доме Аристарха, умного и доброго человека, у которого рабам жилось легко и привольно. Но, когда Аристарх умер и во главе дома стал его сын, получивший воспитание в Риме, все пошло по-другому. Родители Аристея, уже пожилые люди, были проданы; Аристея (ему шел десятый год), бросившегося с кулаками на человека, который уводил его отца и мать, выпороли и бросили в подвал, служивший карцером. Мальчику удалось бежать — помогли рабы, сразу возненавидевшие нового господина, — и несколько лет Аристей скитался по Галлии, нищенствовал, воровал, прибивался к артелям, которые нанимались снимать урожай в виноградниках и масличных садах; помогал рыбакам; пас свиней по лесам, питался желудями, голодал, мерз, не знал утром, где проведет нынешнюю ночь, но жил на свободе и чувствовал себя превосходно. Как-то он решил поглядеть на Рим и перебрался с купеческим караваном через Альпы. Разгуливая по Риму, он столкнулся нос к носу со своим хозяином; тот приехал в Рим по торговым делам, которые вел совместно с Марком Муррием. Он как раз шел к нему и велел вести схваченного беглеца туда же, вслед за собой.