Падение Хана

Я читала ее дневник и шла по пустынной дорожке сада. Я бы назвала его заколдованным. Потому что из окна я видела солнце, но в саду не было ни одного солнечного луча. Все погрузилось в сумрак и спряталось в тенях, вытянутых длинными полосами, искаженными до кладбищенской гротескности. Я вдруг поняла, что это и есть склеп. Этот дом огромное кладбище, выстроенное монстром для своей любви. Здесь каждый куст, листик и кирпич являются могилой или памятником ЕЙ.

Мне захотелось снова посмотреть на ее лицо, на ее фигуру и ощутить, насколько мы реально похожи. Если я собираюсь стать для него ею, мне нужно выучить про них все. Про нее и про него, про них, как пару. И прежде всего преодолеть свой дикий ужас перед ним. А больше всего мы боимся неизвестного. Значит, мне нужно с ним знакомиться…и лучше всего это сделать ЕЕ глазами.

Потому что красота в глазах смотрящего… в ее взгляде отражалось все самое лучшее, что было в этом человеке. Тропинка привела меня снова к пруду и к статуе. Я с опаской обошла лебедя и приблизилась к женщине. От пугающего сходства снова вздрогнула и даже ощутила, как краска отхлынула от лица. Не может быть, чтобы другой человек настолько был похож на тебя саму. Как будто эту статую лепили с меня.

"— Куда мы едем? — спросила тихо, устраиваясь поудобней и подтягивая ноги под себя.

— На встречу со смертью. Ты ведь помолилась, Ангаахай? Попросила у своего Бога об отпущении грехов?

Сказал мрачно и серьезно, и моя расслабленность испарилась в одно мгновение, а глаза резко распахнулись. Только сейчас я обратила внимание, что у него за поясом пистолет.

Нет, я не испугалась. Отвела взгляд от пистолета, подалась вперед и прислонилась лбом к его плечу. Такое сильное, твердое, как камень.

— Зачем мне молиться? Ты не позволишь мне умереть.

По большому телу моего мужа прошла едва заметная волна дрожи, я подняла на него взгляд, но он упрямо смотрел на дорогу. Как я могла считать его страшным? Он же невероятно красив. Каждая черта его лица такая четкая, такая идеальная и… невероятно мужская. Наверное, женщины сходят от него с ума.

— Пока ты рядом, я могу молиться только тебе. Никто, кроме тебя, меня не защитит.

Склонила голову обратно на плечо и прикрыла глаза, вдыхая его запах.

— Я хотела, чтоб ты приехал туда за мной.

Руки на руле напряглись, и дрожь снова сотрясла его тело.

— Нет ничего страшнее твоего равнодушия. Мне хотелось, чтоб ты меня ненавидел… но не был равнодушным.

Ощутила, как его бородатая щека потерлась о мою макушку, узнала прикосновение губ к волосам и чуть не застонала от наслаждения. Его ласка… она дороже любой самой невероятной драгоценности, она настолько редкая, что каждое ее проявление подобно десятому чуду света. И мне не интересно, куда мы едем, мне все равно. Куда бы он не отвез меня… я буду в безопасности".

От резкой головной боли у меня подогнулись колени, я почувствовала, как давит на виски, как сильно сжимает их тисками и не отпускает. Тошнота накатывает волнами, давит грудь. Что я только что видела? Размытое, зыбкое, голоса все еще эхом звучат в голове, а меня шатает, и, кажется, я все еще там, в ее теле, вижу его изнутри ее плоти и ощущаю запахи, объятия, поцелуи. Как будто бы я — это она.

— Что ты здесь делаешь, мать твою?!

Медленно развернулась и ощутила, как стало мокро под носом. Тронула свое лицо и посмотрела на пальцы, испачканные кровью. А потом начала падать, но не упала. Меня подхватили сильные руки, и я уронила голову на каменную грудь Хана.

— Что такое? Что с тобой?

Не могу вымолвить ни слова. Жутко болит голова.

— Больно…, - тихо, едва шевеля губами.

— Где? — что-то ищет в моем лице, его глаза расширены от страха. Он больше не похож на жуткую дикую гориллу. Он смотрит на меня с волнением, его рот приоткрыт, и он часто дышит.

— Голова…сильно болит голова…Я увидела…

Приподнял меня выше и прижал к себе.

— Сейчас….сейчас, девочка, сейчас.

***

Очнулась я от приятной прохлады и мятного вкуса во рту. У меня на голове холодный компресс, я лежу на диване, и моя рука свисает до самого пола, и, чуть приоткрыв веки, я вижу, как мечется по комнате Хан. Он с кем-то говорит по телефону, яростно жестикулируя большими руками. И мне хочется снова тряхнуть головой, потому что мне все еще кажется, что я вижу его не своими глазами…Ведь мои глаза с первого взгляда его возненавидели.

— Ей плохо, бл*дь. И, да, ты, как отец, должен знать, почему ей плохо. И если ты не знаешь, продажная шкура, то я приеду и сниму с тебя ее кусками.

— Не надо, — прошептала я, и он резко обернулся. Весь взъерошенный, в распахнутой рубашке. — Все прошло, я хорошо себя чувствую. Правда.

— Живи, мать твою!

И отключил звонок. Потом посмотрел на меня долгим взглядом и вдруг спросил.

— Ты сегодня завтракала?

Я отрицательно качнула головой. Боль прошла так же резко, как и появилась.

— Поедешь со мной обедать в городе. Иди оденься.

Я перевела взгляд на его распахнутую рубашку и тут же его отвела. Потому что в груди стало очень жарко от созерцания сильных, выпирающих мышц и смуглой, бронзовой кожи.