Падение Рыжего Орка

Бывают. Он знает. И тяжкие телесные, и тяжкие духовные.

А ведь когда звонок затрезвонил — он сразу понял, кто это. Непонятно почему и откуда, но понял сразу. И без сомнений. В какой момент застал их этот звонок? До? После? Между первым и вторым разом? Не помнил. Почему-то ни черта не помнил, как все было у него с этой куклой. И хотелось даже представить, что не было ничего. Не помнит — значит, не было. Но хрена там. Слишком явные доказательства обратного.

Смутно вспоминает вдруг, как белобрысая просила его не открывать дверь. А он поперся. Поперся открывать дверь, точно зная, кого увидит за нею. Потому что решил, что если Варя приехала именно в этот момент — значит, судьба. Значит, так тому и быть. Значит, правильное решение он принял.

А вот и ни хрена. Неправильное. Потому что к ночи он осатанел. С маниакальной педантичностью глотал таблетки. Она. Смотрел на розу с отколотым лепестком. Она. И в телефоне открыт контакт. Она. И простыни на кровати. Она. И везде — она.

Та, которую он предал. Всех предал в своей жизни. Всех. Самых главных людей. Отца. Женщину. Один остался. Как и хотел. А теперь что? Только сдохнуть. Зато — один. Зато — сам себе хозяин. Никому не должен. Никому не нужен. Свой собственный. Ничейный.

Сейчас телефон треснет — так крепко он его сжимает. Позвонить. И голос ее услышать. А не услышит. Она не возьмет трубку. Она от него отвернется. Как отвернулся отец. И Тихон больше никогда… никогда ее не увидит. Зато — один. Сам. Свой. Ничей.

А вот и хрен!

Нет-нет-нет. Нееет. Не может быть так, чтобы он и во второй раз все испортил. Дан же ему был этот шанс. Этот второй раз. А он что? А он дурак, конечно. Но исправит. Да не может быть такого, чтобы нельзя исправить. Теперь ему не четырнадцать. Ему тридцать. Он взрослый. Он сильный. У него есть силы. И не отдаст. Не отпустит. Вернет. Не может быть, чтобы нельзя было вернуть.

Ну, гульнул. Да, скотина. Осознал всю меру и глубину. Больше не повторится. Правда. Честно. Он не верил в это даже тогда — в юности. Что кто-то поверит в это его дурацкое: «Я больше не буду». Но теперь-то все иначе. Теперь он умнее. Сильнее. И возможностей — вагон.

Цветы? Он купит ей цветочный магазин. И кондитерскую. И винный бутик. И машину купит — что она на своей смешной табуретке ездит. Купит ей хорошую дорогую машину. И золотые часы. И шубу. И кольцо с бриллиантами. Вульгарное и блестящее. Два кольца. Три.

Или — одно. Тонкое и золотое. Да, и даже так. И даже тонкое обручальное кольцо. На самый крайний случай. Если все остальное не сработает. Хотя бы пообещает.

Лишь бы вернуть. И он вернет. Во второй раз — сможет. А о том, что это невозможно, он думать не будет. Невозможного нет. Вот это он себе и должен повторять.

Кажется, засыпать с телефоном в руке, на экране которого открыт контакт «Варя», вошло у него в привычку.

Она проревела несколько часов. Даже предположить не могла, что человек способен плакать несколько часов подряд. С перерывами на туалет, попить водички и попытки успокоиться. И не какой-то абстрактный человек, а она сама, Варвара Самойлова, взрослая женщина и хирург, способна на такое.

Но слезы все текли и текли. Горло все сжималось и сжималось. Рыдания все душили и душили. И она плакала. Ревела. Всхлипывала. Какая-то часть мозга, не парализованная болью, понимала — это правильно. Это нужно сделать. Чтобы вышел гной из раны. Чтобы вытек яд. Слезами вымыть из раны грязь и инородные тела. А потом она проведет антисептическую обработку. Спиртом. Напьется — завтра или послезавтра. Потом зашьет. Забинтует. И будет жить дальше. Сможет. Сумеет. Уже делала так. Правда, во второй раз почему-то еще больнее. Ну, так сама виновата — нечего было самым мягким, самым уязвимым местом подставляться.

В три часа ночи Варя усилием воли заставила себя выпить валерьянки — ничего другого из седативных в доме не было. И легла спать. Пару раз еще всхлипнула. И неожиданно уснула.

Утром будильник вызвал самую настоящую, с трудом терпимую боль в голове. Мелькнула малодушная мысль позвонить заведующему и сказать, что заболела. Потому что ну как отработать целый день, если спала меньше четырех часов? Что она — не человек, что ли? Заболеть не может? С начальством у Вари отношения прекрасные, в том числе, и благодаря отцу — она это четко понимала. Именно поэтому заставила себя встать с постели. Нечего тут. И вообще, уж работа ее точно не предаст. И работу надо ценить.