Падение Рыжего Орка

— Вряд ли мы уложимся в полчаса, да, Тиша?

Тиша угукнул, так и не отворачиваясь от стены.

— Наверное, мне придется начать рассказ с моего деда, — продолжил серьезно Аристарх Петрович.

— Даже с деда? — хмыкнул Глеб Николаевич. — От седьмого колена? Иаков породил Исаака? А покороче… гхм… нельзя?

— Сначала был Авраам, — улыбнулся Аристарх в бороду. — Авраам родил Исаака. Но мы так далеко не пойдем.

— Это радует, — вздохнул Глеб. — Рассказывайте про деда. Пока мне никто не позвонил.

Так Глеб Николаевич Самойлов, врачеватель тел человеческих, стал нечаянно исповедником отца и сына Тихих. Именно ему они и рассказали свою непростую историю. Доктору Глебу и друг другу.

Тихон Тихий был настоятелем одного из старых московских храмов. Тех самых, что так радостно взрывали новые хозяева страны в двадцатые и тридцатые годы прошлого столетия. Тихон Тихий новую власть не признал. За что и поплатился. Его храм взлетел на воздух в феврале двадцать восьмого. Настоятель присутствовал при этом — стоял за оцеплением. И в тот момент, когда белокаменный храм окутало огненное облако взрыва — в тот же момент разорвалось сердце старого священника. Инфаркт миокарда — если говорить сухими медицинскими фактами.

Вдова осталась с двумя сыновьями на руках. Петр и Павел Тихие. Или, как называла их матушка, бывшая родом с Полтавщины, на малороссийский манер — Петрусь и Павлусь. И Петрусь, и Павлусь выводы из судьбы отца сделали и поняли, что с новой властью надо дружить. Правда, происхождение им биографию подпортило, но мозгами оба юноши были не обделены. Старший пошел по инженерному делу, младший — по медицинскому. До поры, до времени все было благополучно. Но происхождение все-таки дало себя знать обоим Тихим — младшему раньше, чем старшему. Павла посадили в тридцать девятом. До войны не дожил — перед самым началом его унес туберкулез. Старшего ГУЛАГ забрал уже после войны, но без таких необратимых последствий. Петр Тихий в лагерях выжил. Чудом, как он полагал. Потому что когда «красного конструктора», помещенного в одну камеру с уголовниками, его сокамерники решили «опустить», он впервые во взрослой и сознательной жизни взмолился. Отчаянно, громко, вслух. Его крик Богородице слышали охранники, но, разумеется, и не подумали вмешаться. А Петр Тихий кричал, пополам со словами молитвы: «Живым не дамся, сам помру, но и с собой, кого смогу — заберу!».

Его все-таки не тронули. А благодаря вертухаям о Петре Тихом пошла слава по тюрьме. Так Петр Тихий уверовал по-настоящему. Так он вспомнил о своих корнях. Священником по факту он стал гораздо раньше, чем его рукоположили. За все годы в лагере он и выслушивал исповеди, и грехи отпускал, и молитвы писал — от души и как помнил от отца.

После освобождения он еще два года прожил там, на берегах Енисея. В суровых краях, полных такими, как он. А потом все же смог вернуться, но не в Москву, она была для него под запретом — в Подмосковье. Семинария — иного пути Петр не видел. Потом Бог подарил ему жену, Анну, уроженку Коломны. Там и обосновался.

Сын Аристарх пошел по пути отца и деда. Легко дался ему этот выбор, по велению души — как он сам считал. Но судьба приготовила и ему испытание веры и предназначения. Испытание, которое породил он сам.

Аристарх старался воспитывать детей так, как учили. Как положено. Но результат вышел прямо противоположный. Сын. Непослушный. Дерзкий. Отец не понял, как это вышло. Тиша рос скромным и хорошим мальчиком. А потом, вдруг, ни с того, ни с сего…

— Не вдруг! — это в исповедь вклинился Тихон. Пришла его очередь.

Он с какого-то момента стал стыдиться отца. И ему стало остро хотеться, чтобы у него батя был, как у Славки Ракитянского — пусть бывший комсомольский работник, зато сейчас — уважаемый человек, веселый, и, главное, все понимает! Или уж тогда лучше, как у Ваньки Тобольцева — вовсе без отца. Правда, мамаша у Ваньки — жуть полная. Именно она написала на Тихона заяву в милицию — что Тихий разбил в кровь лицо ее сыну. И ей ведь не объяснишь, что Ванька сам просил научить его давать сдачи. И тупо пропустил слева.

А Тихона никто не слушал. Потому что с учителями — огрызается. Оценки — хуже некуда, за исключением физкультуры, математики и эпизодами — физики. Хвалит его только тренер — по греко-римской борьбе. А это не аргумент.

Над Тином смеялись: «попович» — он огрызался. Бил морды. Никому не спускал. А в глубине души хотел, чтобы отец был нормальным. Обычным. Как у всех. И чтобы достаток был в доме. Чтобы праздники нормальные — как у других ребят. Пусть бы даже пил лучше! Чем все эти посты, службы. Но это было из разряда несбыточного. Все так, как есть, и тут уже ничего не изменишь. У него отец — поп. А сам Тихон — попович.