Падение Рыжего Орка

— Ну-с, — Глеб Николаевич не дал Тину времени на раздумья. — Расскажешь, как дело было, Тихон? Или я права знать не имею — во что такое мои дети вляпались?

Вопрос был поставлен предельно честно и откровенно. И отказать ЭТОМУ человеку ТЕПЕРЬ уже нельзя.

— Расскажу, — Тихон прокашлялся, пряча неловкость. — Вы извините, Глеб Николаевич…. Я не знал, что… — вдохнул поглубже. — Не обратил внимания на ваше имя-отчество. Или не называл вас никто — все больше «заведующий». Или… Хотя должен был догадаться, сын на вас похож. Да и Варя… чем-то… Черт! Башка совсем не соображает. Извините.

— Это последствия ишемии и наркоза. Пройдет со временем, — тон Самойлова смягчился. — Давай, рассказывай, герой.

— Долгая история, — вздохнул Тин. — Я сейчас воды только выпью, ладно?

Глеб Николаевич кивнул. И в это время за его спиной открылась дверь в палату. Заведующий обернулся. На пороге стоял отец Аристарх. Хотя Самойлов не сразу узнал Тихого-старшего — тот был одет не в рясу, а в обычную одежду: брюки, рубашку, свитер. Вкупе с очками, шапкой седых кудрей и импозантной бородой Аристарх Тихий походил скорее на ученого или университетского преподавателя, нежели на священнослужителя.

— Глеб Николаевич, здравствуйте, — Аристарх Петрович шагнул в палату, протянула руку поднявшемуся на ноги Самойлову. — Еще раз примите отцовскую благодарностью. За все.

— Это моя работа, — стандартно ответил Самойлов, отвечая на рукопожатие. — А мы тут, — оборачивая к Тихому-младшему, — с вашим сыном интересную беседу ведем.

Ну надо же. Никогда бы Глеб Николаевич не подумал, что такие лица, как у этого Тихона Тихого — довольно непритязательно вытесанные матушкой-природой — пригодны для выражения настолько гремучей смеси эмоций. И даже не в лице дело. В глазах. Помимо мозгов парню досталось еще и очень выразительные глаза. И сейчас в них плескался дикий коктейль противоположных чувств. Откровенная, животная какая-то паника. Чуть ли не страх, чуть не ужас. И в компанию к ним — надежда. Та самая сумасшедшая надежда, которая бывает, когда не бывает уже ничего. Когда все против человека, а он только на ней, на надежде, и живет. Вот что было в глазах Тихона Тихого, когда он смотрел на отца, подходящего к его постели.

А Тихон в это время нелепо и некстати вспомнил о том, как стыдился отцовской рясы в юности. И сейчас был благодарен отцу за то, что он одет обычно. И выглядит, между прочим, очень внушительно. А вторая мысль была о том, что это мерзко и подло — стыдиться собственного отца. И все равно, если бы мог — Тин бы сейчас сбежал. Но сбегать было некуда. И Тихон смотрел на отца, как кролик смотрит на подползающего к нему удава. Вжался плечами и спиной в подушку. Некуда убегать.

И незачем.

Левой рукой Аристарх Петрович прижал к груди бороду, наклоняясь. Поцеловал сына в лоб. Разогнулся и погладил правой Тихона по голове. Робким, почти невесомым и очень неуверенным движением, каким прикасаются молодые отцы в первый раз к своему новорожденному чаду — когда дитя такое маленькое и хрупкое, что до него дотронуться страшно. И хочется, и боязно.

И то, что отец был уже далеко не молод, а дитя — совсем не неврожденным, не имело сейчас никакого значения.

— Здравствуй, сынок.

Глеб Николаевич вдруг отчетливо понял, что присутствует при последнем акте семейной драмы Тихих. И он тут, наверное, лишний. Но уйти сейчас казалось нелепым. И еще — интересно посмотреть на реакцию непрошибаемого Тихого-младшего.

А младшего наконец-то прошибло. Сначала показалось, что он что-то скажет — губы дрогнули. Но вместо того, чтобы заговорить, он резко отвернулся. Буквально уткнулся носом в стену. Глебу Николаевичу со своего места было видно, как побелела кожа на скуле, как обозначился тонкий шрам — так сильно Тихон сжал челюсти. Лишь бы не сказать ничего. Лишь бы не вырвалось ничего. Эх, мальчик, мальчик… Так вот и доживешь до инфаркта в пятьдесят на пустом месте. Нельзя так. Чтобы все в себе. Чтобы ничего наружу.

Отвернувшись к стене, «мальчик» часто задышал носом. Почти засопел. В иной ситуации этот звук показался бы смешным. Но не теперь.

Дрогнули пальцы на одеяле. Аристарх Петрович тут же среагировал на этот крошечный жест, накрыл ладонью сыновнюю руку. И едва не задохнулся счастьем и облегчением — от того, как крепко сжали его руку в ответ.

Глеб Николаевич смотрел на эти две руки на одеяле — почти одинаковые, здоровенные мужские руки, крепко сжимающие друг друга. Нет, наверное, надо все-таки зайти попозже.

Но даже со стула заведующий встать не успел.

— Я невольно слышал ваши последние слова, — обернулся к нему Тихий-старший. — Думаю, на часть ваших вопросов смогу ответить — пока Тиша с мыслями собирается. Хотя про пулю, — неодобрительно покосился в сторону тумбочки, — я ничего не знаю. Но как до этого дело дошло — пожалуй, догадываюсь. Что знаю — расскажу.

— С интересом послушаю, — Самойлов почувствовал, как затекла поясница. Приподнялся, вытащил из-под себя стул и развернул его спинкой вперед, на которую и облокотился, усевшись на сиденье верхом. — Полчаса у меня есть.