Падение с небес

Они сидели в темноте, тесно прижавшись друг к другу, словно ища утешения. Лампы Марк зажигать не стал. На крытую тростником веранду падал лишь звездный свет, в котором они различали только лица друг друга.

– Ведь мы знали, что так оно и будет, – прошептала Сторма. – И все-таки я почему-то не верила. Будто одним желанием можно остановить неизбежное.

– Рано утром я отправляюсь к твоему отцу, – сказал Марк. – Он должен об этом знать.

– Да, мы должны быть готовы бороться с ними, – кивнула она.

– А ты что будешь делать? Я не могу оставить тебя здесь с Джоном.

– И с собой не можешь взять… к отцу, – кивнула она. – Все нормально, Марк, мы с Джоном отправимся к себе. И подождем тебя там.

– Я приеду за вами, а когда снова вернемся сюда, мы уже будем муж и жена.

Сторма прижалась к нему еще плотнее.

– Если будет куда возвращаться, – прошептала она. – Ох, Марк, Марк, нельзя допустить, чтобы они это сделали! Затопить это все… это…

Не найдя нужных слов, она замолчала, прильнув к нему.

Снова потекли минуты молчания, пока тихий деликатный кашель не заставил их встрепенуться. Марк выпрямился и увидел в темноте знакомую мощную фигуру Пунгуша; освещенный мерцанием звезд, тот стоял внизу возле веранды.

– Пунгуш, – сказал Марк, – я вижу тебя.

– И я тебя вижу, Джамела, – ответил на приветствие зулус. – Я ходил к стоянке чужих людей. Лесорубов, людей с раскрашенными столбиками и острыми топорами.

Он повернул голову и посмотрел в сторону долины, и Марк со Стормой тоже посмотрели в ту сторону. Под склонами скал мерцали красноватые огни множества костров, и в неподвижном ночном воздухе слышались далекие голоса и смех.

– И что? – спросил Марк.

– Там у них двое белых. Один молодой и плохо видит, он человек маленький, а вот другой – он большой и плотный, стоит на ногах крепко, как буйвол, а вот ходит тихо и говорит спокойно и мало.

– И что? – повторил вопрос Марк.

– Я и раньше видел этого человека здесь, в долине. – Пунгуш помолчал. – Это тот самый, тихий, о котором мы говорили. Тот самый, кто стрелял в игзегу, твоего дедушку, а потом сидел и курил, глядя, как он умирает.

Хобдей бесшумно и уверенно двигался по краю вырубки. Сейчас топоры молчали, но, как только кончится полдневный перерыв, заговорят снова. Пробьет час пополудни, и люди вернутся к работе. Он выжмет из них все соки, он, как никто, умеет вытягивать из подчиненных все жилы и гордится своей способностью заставить их работать много больше, чем им за это платят. Именно за это Дирк Кортни ценит его, а еще, конечно, за преданность, лютую, непоколебимую, безотказную преданность. В нем не было ни грана брезгливости, он не знал, что такое колебание. Когда Дирк Кортни приказывал, лишних вопросов он не задавал. Ежедневная мзда, которую получал Хобдей, становилась все более солидной, он уже считался человеком состоятельным, а когда станут распределять новые земли, эти участки красноватой, плодородной и прекрасно орошаемой почвы, сочной, как свежая говядина, его прибыток окончательно станет полноценным.

Уклон резко пошел вниз, к руслу реки; он остановился и огляделся. Невольно облизал губы, как обжора, почуявший запах вкусной еды.

Они так долго работали ради этого, каждый по-своему, – их вел за собой и вдохновлял Дирк Кортни, и хотя личная доля Хобдея составляла ничтожную долю процента этого богатства, все равно о таком состоянии большинство людей только мечтают.

Он снова облизал губы и застыл неподвижно в тени, глядя на небо. Там, в вышине, касаясь самого небесного свода, словно горы серебра, громоздились облака, ослепительные в лучах солнца; они медленно, тяжело двигались, подгоняемые легким ветерком. Ощутив духоту, он нетерпеливо пошевелился. Скоро начнутся дожди, проливные летние дожди, которые серьезно затормозят их работу.

Вдруг что-то отвлекло его от этих мыслей. На другой стороне просеки почудилось какое-то шевеление, и взгляд его метнулся в ту сторону. Мелькнуло яркое пятно, словно крылышко птички-нектарницы, и он сощурил глаза, а неподвижное тело напряглось.

Из кустов вышла девушка и остановилась – всего в тридцати шагах. Она не видела его и стояла, чуть склонив голову к плечу, и к чему-то прислушивалась, как лесной зверек.

Легкая, грациозная, со стройными ножками, загорелыми руками, крепкими мышцами, она была так молода и хороша собой, что на него снова накатила мощная волна похоти, как и вчера, когда он увидел ее в первый раз.

На ней была свободная, широкая крестьянская юбка веселенькой расцветки и тоненькая хлопчатобумажная кофточка с довольно низким вырезом, свободно стянутым спереди шнурком; вырез открывал прекрасную кожу загорелой красновато-коричневой шеи и пышной молочно-белой груди. Словом, оделась она так, будто собралась на свидание, и в том, как она шагнула вперед и снова неуверенно остановилась, было нечто столь очаровательно-трепетное, что похоть разлилась по всему его телу и проникла в пах, и он вдруг услышал собственное хриплое дыхание.