Падшие мальчики

— Какого черта ты с ним сделал?

— Хватит, Маршалл.

Мальчик снова посмотрел на отца. Перевел взгляд на лестницу. Опять на отца.

— Иди, малыш, — сказал Маршалл, и собственные слова разбили ему сердце.

Он не шутит. Не зли его.

Маршалл моргнул и на один краткий темный миг увидел в подростке ребенка, такого же невинного и глупого, как Ной, сгорбившегося в огромной тени отца. Он увидел, как мальчика бьют ремнем так, что пряжка вгрызается в кожу, пуская кровь. Увидел, как дверь в его спальню…

(Только это была комната Ноя. Плюшевый мишка лежит на полу в темноте.)

…открывается, словно дверь в подвал, с протяжным скрипом. Жуткий звук наполняет комнату. Мальчик лежит на кровати — на вид ему не больше двенадцати. Спит. Или притворяется. Маршалл знал, как и любой отец: дети чувствуют, что их ждет. Задо-о-олго до того, как это случится. Но родителей не проведешь: они знают, когда их ребенок спит, а когда нет. Притворщика не обманешь, как говаривала мать Маршалла. Глаза ребенка приоткроются, совсем чуть-чуть, навстречу свету из коридора, в колодец зрачков упадет отражение отца, перевернутое и искаженное. Огромными неловкими шагами мужчина двинется к кровати, словно чудовищная марионетка.

Видение исчезло, он вновь оказался в подвале.

Один взгляд на шрамы мальчика изменил все — эту комнату, этот дом. Самые страшные предчувствия Маршалла оправдались: эти стены возведены на костях, фундамент пропитан кровью, здесь никогда не стихали крики.

Я в подвале гребаной психушки. О господи. Похоронен. Похоронен заживо.

В мавзолее.

Я покойник.

Мальчик прижал футболку к груди. Наушники от айпода тянулись по полу, пока он, сгорбившись, шел через комнату. Отец метнулся к нему — быстро, словно змея.

— Нет! — закричал Маршалл. — Не бей его больше!

Отец схватил подростка за резинку штанов, сбил его с ног. Мальчик упал на спину, закрывая лицо руками. От нового порыва ветра лампочка закачалась еще сильнее. Комната стала красной, синей, зеленой, желтой.

— Иди наверх, ублюдок, — зарычал мужчина, тыча пальцем в хилую грудь мальчика. — Иди к своей мамочке и скажи ей, какой ты недоделок. Не можешь покормить с ложечки чужака. Опарыш.

— Х-хватит, — сказал Маршалл.

— Расскажи ей, какого идиота она высрала. Не забудь. Опарыш. Опарыш.

Маршалл смотрел, как они обменивались взглядами — дышали в такт, впитывая вонь друг друга. Он видел сходство в долговязых фигурах, широких плечах, узких бедрах. У них были одинаковые брови и, конечно, глаза.

— Ты идешь, Сэм? Или собираешься корчиться здесь, как опарыш?

Имя казалось таким простым, таким невинным. Его зовут Сэм. Маршалл сглотнул. Он хотел обратиться к мальчику, подбодрить его…

(Ты здесь не единственный пленник. Мы справимся. Господи, я надеюсь на это…)

…но не смог даже пискнуть. Заговорить — значило бросить вызов отцу, а Маршалл не знал, какими будут последствия.

«Возможно, так будет лучше, — сказал тихий, гадкий голосок в голове Маршалла. — Быстрая смерть».

Мальчик бросился вверх по ступеням и захлопнул за собой дверь, оставив смятую футболку на полу.

Маршалл смотрел, как мужчина выпрямляется, стряхивает с колен пыль, приглаживает волосы толстыми пальцами — жест, означавший, что все случившееся было простым, обыденным делом.

— Дети, — сказал он и засмеялся, словно думал, что Маршалл знает, каково это — ненавидеть собственных отпрысков с такой силой. — Нытики. Все одинаковые.

Он легкой походкой, как человек, которому не о чем тревожиться, подошел к Маршаллу.

— Не смог покормить незнакомца с ложечки. Вот опарыш. — Он презрительно пнул разбитую миску. Улыбка покрыла его лицо сетью морщин. Он казался вырезанным из дерева, а может, из камня. — Секундочку.

Мужчина скрылся под лестницей, вернулся с выцветшим шезлонгом и разложил его. Пластик заскрипел под его весом.

— Я велю пацану принести тебе еще еды. — Его голос был спокойным, почти магнетическим, хотя глубоко внутри таилась сила, от которой Маршаллу захотелось сжаться в комок. — Но не сейчас.

Его интонации отличались от тех, что Маршалл слышал в городе, но, будучи австралийцем, не мог определить акцент.

Наверное, южный.

Мужчина изучал Маршалла, положив руки на колени. Его зрачки влажно блестели. Какое-то время он сидел неподвижно, как паук, но наконец подался вперед и заговорил:

— Я расскажу, что тебя ждет, и тебе это не понравится. Ты будешь в ужасе, и мне жаль. — Он сложил ладони, как бы говоря: «Ничем не могу помочь», прочистил горло и продолжил: — Я — Гай Напье. Я бы пожал тебе руку, но… Ты понял.

Снова эта улыбка, эти морщины.

— А я бы хотел пожать тебе руку, даже если ты мне не веришь. Черт возьми, судя по тому, как ты на меня смотришь, — нет. Но, должен сказать, будет лучше, если ты поверишь мне, Маршалл.

Он знает мое имя.

— Ты здесь умрешь, — сказал мужчина.

Монотонно произнесенная фраза накрыла Маршалла, будто тень от тучи.