Падшие мальчики

— Мы подобрали Брайана совсем недавно, среди ночи, на мосту неподалеку отсюда. Излюбленное местечко для парочек. А еще едва не схватили его подружку. Она японка, да, Брайан? Маршалл, говорю тебе, они пускают в страну кого ни попадя, даже австралийцев. К несчастью, она сбежала. Удрала, как крыса по трубе. Это случилось… неделю назад? Может, позже. Время в этом подвале течет по-другому, не так ли, Брайан?

Новая судорога.

— Извини, Маршалл. Брайан не слишком разговорчив. Я вырезал его язык. Съел его. Горькота.

Напье улыбнулся, каждая его морщинка и вена казались дорогами в никуда. Его лицо — хищный тупик, тоннель, глотающий людей, обрывающий их жизни, крадущий будущее. Лицо вдоводела.

— Простите, — бросил он, упруго шагая к ступенькам. — Скоро вернусь. Не пытайтесь сбежать, слышите?

Сказав это, Напье скрылся под лестницей.

Глава 39

Брайан забыл, что значит жить без боли и связно мыслить. Он еще помнил, как когда-то — совсем недавно — был счастлив и гордился собой. Но эти дни миновали, и воспоминания звенели у него в голове, как монетки в копилке. А может, он это все придумал. Трудно сказать.

Он приходил в себя и снова отключался, совершенно не контролируя процесс: его нервная система сжалилась над ним, в отличие от его похитителя. Иногда Брайан падал в обморок, когда становилось совсем плохо. Чаще ему не везло и он оставался в сознании, наблюдая за распадом собственного тела, дыша его вонью, чувствуя всю его боль.

Разорванный на куски, превращенный во что-то мерзкое. Чудовищное. В версию себя, которая хотела лишь одного — умереть.

Брайан лишился глаза, и теперь мир скрывала мгла. Она напомнила ему о тумане, а туман — о доме, его доме в Норт-Бенде. Брайан вспомнил детство, возможно собственное.

Прятки.

«Убийство в темноте»[5].

Игры с братьями, с друзьями, с Дженн.

Дженн.

Он все еще различал ее в этой мгле. Карие глаза. Улыбку. Она носила слишком большую худи, чтобы скрыть свое тело. Брайан ненавидел эту ее привычку, ведь Дженн такая красотка. Он видел ложбинку между ее грудей однажды вечером, после того как они играли в теннис на приставке. Брайан завелся так, что после, ночью, передергивая, думал только о Дженн.

Хотя знал, что не стоило этого делать. Они давно все обговорили. Секс портит дружбу — достаточно было взглянуть на знакомые парочки! Никто из них не был счастлив. Ну, по-настоящему.

Дженн.

Он надеялся, что она убежала.

От мысли о том, что она могла быть с ним в подвале или в одной из комнат наверху, хотелось кричать. Но он не мог. Крики требовали сил. Смелости. У него не осталось ни того, ни другого. А еще Напье хотел, чтобы он выл. Вот зачем он ему нужен: орать, как сирена, — так он сказал. Брайан не хотел его радовать. Только если боль становилась невыносимой.

Слез не осталось. Брайан был уверен, что мочи и дерьма тоже. Как и рвоты. Но тело все равно выворачивало. Он чувствовал себя жертвой неумело проведенного экзорцизма, который опустошил его, позволив настоящим демонам буйствовать на свободе и продолжать мучить Брайана. Терзать. Резать. Жечь.

Вызывать боль столь сильную, что она становилась неотличима от удовольствия, — змею, кусающую собственный хвост. Она будет виться кольцами, пожирая и извергая съеденное, облегчаясь и заглатывая свое дерьмо, целую вечность, пока не разбухнет и не насытится. Пока он не умрет.

Брайан чувствовал, что его вывезли из комнаты в подвал. Он ненавидел это место. Камера пыток — так он называл ее про себя, — мастерская Напье. Подвал напомнил ему фотографии, которые он видел в школе. Разбомбленные церкви Кракова: потолки проломлены, на скамьях развешаны жуткие гирлянды — внутренности прихожан. Брайан никогда не был отличником, но история ему нравилась. Просто он этого не показывал. Не хотел прослыть ботаном.

Теперь он жалел. Особенно насчет истории.

Брайан надеялся, что его тоже будут помнить.

Дженн.

Сознание немного прояснилось, комната проступила из мглы. «Наверное, я перед зеркалом, — решил он. — Привязан к креслу. Не вижу своего лица, но знаю, что это я, по тому, как дышу. Быстро, словно я в ужасе. Я всегда в ужасе».

Брайан знал, что надежды нет, но все равно продолжал загадывать желания. Маленькие и глупые.

Я не хочу, чтобы родители видели меня без одежды.

Не хочу, чтобы они узнали, что он сделал с моим членом.

Не хочу, чтобы они нашли порно у меня на компьютере.

Не хочу, чтобы Дженн думала, что я не хотел быть с ней.

Он вспомнил ее на мосту — мех на капюшоне белел в лунном свете. Ресницы блестели — она исчезла во тьме. Уходя, он обернулся, но Дженн вряд ли это заметила. Ему хотелось, чтобы она знала. Это — его последнее желание.

Пожалуйста.

Что-то появилось перед его глазом, загородило отражение. Что-то большое, белое и расплывчатое. Брайан хотел понять, что это. Он всегда был любопытным: ребенком хотел знать обо всем на свете — родители то сердились, то гордились. Став старше, Брайан постоянно спрашивал себя, что впереди, где он окажется через полгода, как изменится.

Что это?

Он услышал голос матери. Он по ней скучал.

От любопытства кошка сдохла, Брайан.