Падший

Повезло. Почтовый поезд с западного побережья делал остановку в городе в десять ноль две, даже почти не пришлось ждать. Едва успел купить в газетном киоске конверт, набросать инструкции для Рамона Миро и вложить их к портрету мима. Дальше все прошло без сучка без задоринки, просто перехватил возвращавшегося из уборной машиниста и вручил ему конверт и десять франков за труды в обмен на обещание доставить корреспонденцию в целости и сохранности.

Подождав, пока состав тронется в путь, я прямо с вокзала отправил бывшему коллеге телеграмму с просьбой оказать небольшую услугу и отправился домой.

Если мим хоть раз попадал в поле зрения полиции метрополии, Рамон через своих знакомых выяснит его настоящее имя. С отпечатками пальцев это вышло бы несравненно проще, но я ни разу не видел Невероятного Орландо без белых перчаток, поэтому даже не стал тратить время, пытаясь раздобыть вещь, которая побывала у него в руках. Надеюсь, запомненных мной примет окажется достаточно, чтобы прищучить ловкача. Рост, сложение, цвет глаз, навыки фокусника — это вовсе не так мало, как может показаться на первый взгляд.

По ночным улочкам я ходить не стал и столковался с одним из дежуривших на привокзальной площади извозчиков. Тот доставил меня на место буквально за десять минут.

Я расплатился и только прошел в калитку, как с крыльца поднялась фигура в темном плаще. Рука сама собой стиснула рукоять «Цербера», большой палец сдвинул флажок предохранителя, и едва слышно треснул электрический разряд, но тут незваный гость откинул с головы капюшон, и в темноте летней ночи забелело бледное, словно мел лицо Лилианы.

— Лео! — со слезами в голосе прошептала девушка. — Они собираются тебя убить!

Глава шестая, или Долгожданные ответы и немного тьмы

Шок — это не только тогда, когда человек впадает в ступор от неожиданного известия. Зачастую в шоковом состоянии люди успевают натворить таких дел, что после только диву даешься, откуда взялось столько сил.

Жизнь приучила меня в критических ситуациях не замирать на месте, превращаясь в неподвижную мишень, и потому первым делом я затащил Лили в дом, потом задвинул засов и лишь после этого спросил:

— Кто и зачем?

Лилиана всхлипнула:

— Туги, Лео! Это моя вина — из-за отказа выступать они собираются тебя убить!

— Стой! — приказал я, налил из графина воды и всучил стакан подруге. — Пей!

Руки Лилианы ходили ходуном, она даже облилась, но все же пересилила себя и начала пить, выстукивая зубами о стекло звонкую дробь.

— А теперь давай по порядку, — успокаивающе погладил я гостью по плечу, помогая снять плащ. — Какое конкретно обстоятельство навело тебя на мысль, будто мне угрожает опасность?

— Да письмо же! — всплеснула руками Лилиана и полезла в сумочку. — Оно лежало под подушкой! Я нашла его, когда ложилась спать!

— Позволь, — попросил я, забирая мятый листок, заполненный крупными печатными буквами, словно автор намеревался скрыть свой почерк или же попросту был малограмотен.

Никаких зацепок послание не дало. «Станцуй — и богиня отпустит. Откажешься — он умрет», — и все.

— Хм… — промычал я. — И ты кинулась ко мне посреди ночи, чтобы предупредить? Не могла послать записку?

— Лео, ты не понимаешь? Я никому не могу доверять! Вдруг это один из них?

— И конечно, лучше поехать одной…

— Ты дал мне пистолет!

— А родители? Что подумают они?

— Я уже взрослая! — отрезала Лилиана, прижалась ко мне и заплакала. — Лео, мне так страшно! Я боюсь тебя потерять! Я никогда себе этого не прощу…

— Никто мне ничего не сделает, — пообещал я, обнимая подругу. — И тебе — тоже. Я этого не допущу.

— Лео, это же туги! Они неуловимы!

— Вздор.

— И вовсе не вздор!

Лилиана подняла на меня залитое слезами лицо, и я осторожно поцеловал ее; на губах остался соленый вкус. Лили задрожала, и я потребовал:

— Прекрати истерику!

— Я не истеричка!

Но я ничего не стал слушать, подхватил Лилиану на руки и понес в спальню на второй этаж. Нам обоим стоило успокоить нервы, а мне был известен надежный способ добиться этого если уж не самым быстрым образом, то самым приятным — совершенно точно.

Потом я лежал в полной темноте, прислушивался к легкому дыханию ночной гостьи и пытался разобраться в своих чувствах к ней. Страсти не было, но меня влекло к Лилиане, сильно влекло. И уж точно не хотелось причинить ей боль.

Я должен был позаботиться о ней. И собирался сделать все, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Но не сейчас, утром.

А сейчас только и оставалось, что лежать рядом и не шевелиться, пусть и начинала отниматься затекшая рука.

Я думал. Думал о том, что настроения Лилианы схожи с маятником, который кто-то хитрый раскачивает из стороны в сторону и увеличивает амплитуду движения. Осторожно-осторожно, чтобы ни в коем случае не повредить хрупкий механизм.

Безопасность — испуг. Уверенность в собственных силах — нервный срыв. И так — без остановок и передышек.

Или раскачивали вовсе не ее, а меня?

Лилиана вдруг открыла глаза и спросила:

— О чем задумался?

Я с облегчением высвободил затекшую руку и откинул с девичьего лица черный локон.