Она скрылась за дверью, а появилась уже с подносом, наполненном чашками с черникой, малиной, орехами и всякими сладостями. И вместе с ней в комнату проник запах жареного кофе, стало тепло-тепло и уютно.
– А как он уходил? – спросила Кристина.
– Кто?
– Этот господин? Как он ушел?
– Ой! И не спрашивай! Не видела боле ничего. Да ты ешь!
Но Кристина к еде не притронулась. Ее вдруг стошнило при виде запеканок. Тетушка забеспокоилась и убежала за водой. Но войдя в комнату, она нашла свою гостью снова спящей.
Глава 48
«…Деревья… деревья… Я осторожно ступаю по взмокшему мху. Но меня беспокоит не они, а шум… здесь, рядом… за спиной. Но мне не обернуться! Вокруг болото, парящееся серым туманом, что стелется непривычно низко. Схватиться за вербу, у нее низко опущены ветви. Черная верба и черные ветви. Но не дотянуться. Разгадать эту местность нельзя – сколько не всматривайся.
Я здесь не бывала никогда. Ой! Нет. Кажется, меня приводила сюда тетушка Агнесса…. Нельзя шагнуть ни одного шага – кругом провалы. Под туманом стоит холодная вода. …Холодная вода. Знобит и разорванное платье нужно держать рукой, чтоб не свалилось. За деревом торчит упорина. Дотянуться до нее! Но когда закончится холод. Я замерзаю».
…Перед ней старуха протягивает свои иссохшиеся руки, Кристина хватает их. Но они холодны. Безглазая старуха… Ни жива – ни мертва… От ослепительного света Кристина жмурит глаза. Люди в черных просторных одеждах идут в стелящемся над долиной тумане. Она видит лицо, мертвенно бледное. Она узнает Янека, но он не узнает ее, и трудно встретиться взглядом с его глазами. Рядом с Янеком, на пушистом мху лежит сверток, тряпочный сверток. Кристина в нерешительности приближается. Сверток обмотан католическими четками.
– Там трава базилик, – говорит Янек. – Возьми ее…
– Базилик? От него приходит беда, – она оглядывается, но вокруг никого нет, она остается одна и кричит в непроницаемом тумане:
– Янек! Янек! – и ее пронизывает страх.
Она бежит по болоту, не понимая как можно удержаться от провалов.
Кристина проснулась в холодном поту. Ее сознание еще не отличало явь от сна. Она встретилась с Янеком, но во сне. Она сжимала свои волосы, так, словно они мокрые, и из них вот-вот польется вода. Она взялась их гладить, эти густые длинные волосы. Он явился, чтобы предупредить. Но о чем? Она припомнила, как недавно ей приснились ее собственные волосы, торчавшие из старушечьей котомки. Где теперь эта котомка? С ней старуха не расставалась при жизни. Может с собой унесла? Старухе это было по силам. А последний сон? Приснились те, кого уже нет. Покойники о чем-то предостерегали? Кого-то она должна опасаться?
… На утро, выйдя из засады, Ларс стянул с себя башмаки, размял отекшие ноги, выпрямил спину, поохал от колкой боли в пояснице. Ногой пошарил в соломе – ощутил холод, исходящий от лезвия, меч лежал на месте. Вечером Ларс засыпал его соломой, оставив торчать только рукоять.
Прошло три ночи с последнего нападения на священника, три ночи, с того случая, как бабка предрекла ему приход кого-то, и Ларс решил не дожидаться в доме, а опередить неизвестного гостя и встретиться с ним в лесу.
На каждый шорох Ларс озирался и хватался за меч. Он боялся оказаться застигнутым врасплох. И теперь, когда он вспоминал священника, то сокрушался по поводу того, что ему не хватило духу убить его. Ему так хотелось воочию убедиться в грехах этого богоотступника. Он должен был его встретить здесь, в лесу, а не в сладкой церковной обители, и один на один посмотреть в его бесстыжие глаза…
На верхних кустах забрезжил солнечный свет и на душе Ларса полегчало. Сознание того, что он единственный, кто решился пробыть здесь, в овраге, у звериной тропы, между домов ведьмы и священника, три ночи подряд, тешило его тщеславие. Хотя днем он отсыпался, а Марта растирала ему спину – Ларс едва разгибался от спинной ломоты. Лицо его осунулось, глаза сузились от усталости и напряжения, и пожелтели белки глаз, и на одном лопнул, растекаясь тонкими ручейками, кровеносный сосуд. Теперь, когда Ларс по старой привычке вращал глазами в разные стороны – это выглядело еще более воинственно. Но кому нужна была его отвага?
Это утро, утро третьей ночи, выдалось необыкновенно беззвучным – как будто улетели птицы, и зверье стало обходить этот край стороной… Прозрачный воздух кедровника остекленел, издавая крепкий запах кедровой смолы и залежалой хвои. Расположившись на траве, Ларс закурил. Уже не хотелось глотнуть вина по традиции прежних ночей – он пытался восстановить картину произошедшего, но все путалось в воспаленном мозгу, дрожали пальцы, сквозь которые, мимо трубки, просыпалась уже не первая щепотка табака.