Палач. Да прольется кровь

Мартина вышла в пронизывающий вечерний холод. Уже почти что настала ночь. Улицы были пустынны, мелкий, но достаточно густой снег отбивал всякую охоту к прогулкам и болтовне. Она побрела к лупанарию и стала внимательно разглядывать дома, находящиеся по обе стороны от него. Стоящий справа показался ей не таким зажиточным, и она вспомнила о замечании бондаря насчет того, что дома разврата не должны бросаться в глаза. Там были даже керамические желоба, по которым нечистоты из дома стекали в уличные канавы, дабы не оскорблять обоняние окружающих. Казалось, их установили совсем недавно. Хорошее и не очень распространенное устройство. Шиферную крышу, похоже, тоже обновили совсем недавно.

Мартину просто трясло от злости. Эти деньги принадлежат мадам Агнес и ее сыну, рожденному в благородном законном браке, а вовсе не этой потаскухе, соблазнившей жирного павлина! Обезумев от гнева и не в силах более сдерживаться, думая, что, возможно, она будет потом сожалеть о своем порыве, служанка проникла в дом, снова надела свой чепец и поверх грубого пальто набросила теплую накидку, подбитую кроличьим мехом. Охваченная неистовством, которое испугало ее саму, Мартина вскарабкалась на два марша лестницы, готовая броситься в драку. Она едва замечала, что квартиры, по две на каждой лестничной площадке, выглядели нежилыми. Наконец, задыхаясь, старушка добралась до второго этажа. Сердце ее билось так сильно, что, казалось, готово было лопнуть. Чтобы восстановить дыхание, она глубоко вдохнула распахнутым ртом. На этом этаже была единственная дверь – двустворчатая, выкрашенная под цвет бычьей крови. Мартина не могла сказать, что сейчас руководило ею – возмущение скверным поведением Эсташа де Маленье или страх, что он оставит Агнес в таких ненадежных обстоятельствах. У дам Вигонрен, матери и дочери, не было достаточного состояния, чтобы вести прежний образ жизни, а безжизненные ветви обычно отсекают. И вполне возможно, что пожертвуют именно Мартиной, несмотря на то что баронесса Беатрис питала к ней самую искреннюю дружбу. Она высказалась об этом со здравомыслием женщины, у которой за плечами длинная жизнь в браке:

– Если речь идет о кратковременных легких увлечениях, мы закроем на это глаза. В конце концов, всем нам время от времени наставляют рога. Но я хочу знать, существует ли настоящая опасность – постоянная любовница или, еще хуже, постоянная любовница с ребенком.

По сути дела, негодяй Эсташ обманывал всех троих, подвергая опасности их будущее. Поэтому, ни минуты не колеблясь, Мартина решительно постучала в дверь.

Ей открыла молоденькая служанка, которая немного удивленно посмотрела на неожиданную посетительницу.

– Аннелет Теландье, – нагло заявила Мартина. – Мне нужно видеть мадам Адель.

– Я сейчас ее поищу, – тоненьким голосом ответила служанка. – Пожалуйста, подождите в комнате для рукоделия.

Мартина согласно кивнула. Девушка пропустила ее перед собой и толчком открыла дверь, пропуская в большую гостиную. Войдя туда, старая служанка застыла, открыв рот от изумления. Вот развратница! У мадам Агнес никогда не было такой вызывающей, выставленной напоказ роскоши. Стены комнаты были покрыты дубовыми панелями, доходящими до самого потолка, защищая обитателей от холода и уличного шума. Все высокие окна были застеклены и снабжены внутренними ставнями. На полу толстый красно-золотой ковер прекрасной работы. Изящная мебель, без всякого сомнения, куплена в Итальянском королевстве. Несмотря на то что еще не окончательно стемнело, в серебряных подсвечниках горело множество свечей. Мартина втянула в себя воздух. Да, это вам не жировые светильники, какой прекрасный пчелиный воск! Затем ее обоняния коснулся еще один нежный запах. Она очень быстро поняла, что это такое: шарики амбры[166]

, лежащие на колпаке просторного, облицованного камнем камина, в котором мерцали искорки затухающего пламени. Ими пользовались только очень богатые люди; во всяком случае, она никогда раньше их не видела. Мартина принялась разглядывать гобелен, висящий на стене за ее спиной. Бурлящий в ней гнев внезапно уступил место горькой обиде за такую несправедливость. Разве мадам Агнес в чем-то провинилась перед этим негодяем? Разве она не выполняла свой супружеский долг с самоотверженностью, достойной всякого восхищения? Разве она не терпела этого толстого самодовольного мужлана, который ко всему прочему еще и плохо сложен? Но тогда почему?

– Мадам?

Подпрыгнув от неожиданности, Мартина уставилась на вошедшую в комнату очень молодую женщину. Среднего роста, с изящной фигурой, на вид около восемнадцати лет. Ради справедливости следовало признать, что она хорошенькая и с приятными манерами. На женщине было платье из шафрановой ткани, поверх которого был накинут плащ из тонкого бархата цвета индиго[167] с высоким воротником[168] по последней итальянской моде. Ее густые светло-русые волосы были убраны под сетку, усыпанную крохотными серыми жемчужинами, придававшими чертам ее лица особое изящество. Мартина заметила на ее пальцах кольца с аметистом, опалом и бирюзой.