Палачи и придурки

— Весь цивилизованный мир уже пришел к необходимости интеграции наций, а у нас только еще междоусобица начинается. Носимся со своим патриотизмом, как беременная баба с плодом. А от патриотизма до национализма один шаг. Ну, давайте запремся в своих границах и ощетинимся ракетами, и будем сидеть, как сычи, и лелеять свою национальную гордость, точно созревшую грыжу. Нет, братцы, только всемирная интеграция, контроль за производством и единые технологии могут еще как-то отдалить конец земного шарика.

— Землю, Землю спасать надо! Уразуметь, наконец, надо, что все, предел, дальше некуда. Национальное самосознание — это, конечно, справедливо, благородно, да только не есть ли это горький плач по волосам, по красивой прическе, в то время как сама голова летит с плеч долой! Погибнет Земля — черта лысого тогда в твоей национальной гордости!

— Не согласен! — запротестовал Валерий Евгеньевич В. — Сначала надо нам разделиться, а уж потом интегрироваться. Пусть каждая нация интегрируется, как ей хочется.

— Ну да, лет через сто, когда уже будет поздно. Когда от человечества останется дюжина доживающих свой век идиотов. Тебя-то, Валерий Евгеньевич, мы понимаем, у тебя свой интерес.

Хохотнул Валерий Евгеньевич В. смущенно. Был он высок, худ и уныл, как виселица.

— Какой интерес? — любопытно спросил Веня.

Никто ему не ответил, и как-то затерялся вопрос в улыбочках, в подмигиваньях, в проигрываньях бровями. А водочка «сибирская» меж тем текла в хрустальные рюмки, из рюмок переливалась в утробные глотки, растекалась, разбегалась весело по жилам, и скоро осталось в бутылке меньше половины.

— Да, братцы, расползаются народы, как черепахи. И если честно, чего ж им не расползаться? Где тот стержень, за который бы они держались? Раньше это была могучая русская культура, а сейчас нет ее — тю-тю! Вот поволжские немцы требуют автономии, обособления. А почему бы в таком случае русским в Париже, в Америке, в Канаде не потребовать автономии? Давайте поедем и потребуем! Но нет, наоборот, униженно просим: примите. Стыдно, братцы, ай как стыдно!

— Да пусть их отделяются, пусть обособляются! — отчаянно взмахнул рукой писатель Чугунов. — Прибалты там, кавказцы! Чего мы за них держимся, словно за блудную жинку! Пусть отделяются и богатеют — нам это ни к чему. Испокон веков уделом русского человека было творчество, полет духа и полуголодное, нищенское существование. Ибо творчество и сытая жизнь несовместимы. В самом деле, чтобы быть сытым, надо много работать, а когда же тогда мыслить? творить? Вот и выделил Господь народ русский для вечных мытарств, для вечного скитания и для вечного поиска. Для вечного поиска правды. Ведь правду так до сих пор и не нашли? Нет? Ну вот и будем искать. Для того и посылает Господь на наши головы всякого рода вожде-мерзавцев, чтоб страдали, и чтобы в страданиях освобождался дух, творческое начало. Ну вот представим на минуту, что в России вдруг каким-то чудесным образом перевернулась жизнь: никто не ворует, все начальники честны и разумны, в Кремле сидит мудрое правительство, в магазинах все есть, народ ходит сытый и довольный, жены мужьям не изменяют — о чем же тогда писать? Тогда просто надо будет выбросить пишущую машинку на помойку и пойти в сторожа! Нет, наших милых бюрократов-аппаратчиков надо лелеять, откармливать их специально надо как на убой, чтобы было о ком писать, кого критиковать, ибо русская литература всегда сильна была именно своим критическим отношением.

— Подождите, господа, а перестройка? Неужели же ничего в этой стране не перестроится, не наступит благоденствие?

— Ничего не будет, — безапелляционно сказал Веня. — Пока палачи и придурки, ввергшие Россию во мрак, лежат у кремлевской стены, как герои, ничего не будет. Если в стране нет денег для улучшения жизни инвалидов и беспризорных детей, однако находятся для повышения зарплат партийным и государственным функционерам, ничего не будет. Потому что сама система беременна злом, и одному Богу известно, когда она разродится, в какой момент.

Георгий Николаевич, разлив по рюмкам оставшуюся водку и с ненавистью глядя на пустую бутылку, сказал:

— Не знаю, Веня, может, ты и прав в некотором, так сказать, приземленном смысле. Но, — он взял рюмку и заходил с ней взад-вперед по комнате, как некогда хаживал во время лекций по аудитории, — в высшем, философском смысле, закон качественного превращения понятий нам подсказывает, что в России понятие «плохо» достигло наивысшего предела, своей кульминации, и далее должен следовать спад и превращение его в понятие «хорошо». Таким образом, материальная жизнь наша в самом ближайшем будущем начнет улучшаться, и наступит, наконец, всеобщая сытость и благоденствие, так ненавистные тебе, писатель. Но ничего не попишешь, закон есть закон, от него никуда не денешься.

— Типун тебе на язык, Георгий! — испугался Чугунов.

— Это что же за закон за такой! — удивился Веня. — Что-то я о нем ничего не слышал!