Пальмы в снегу (ЛП)

С одной стороны, существовали и так называемые умеренные борцы за независимость, сторонники принятия организованной автономии, идущей из Испании, для которых это было первым шагом к полной независимости, поскольку они понимали, как многое связывает их с Испанией после стольких лет колониального режима. С другой стороны, существовали радикальные борцы за независимость, большинство из которых были фангами с континентальной части страны, значительно превосходящие числом умеренных. Они стремились к полной независимости от Испании, но в то же время хотели, чтобы остров и континентальная часть Гвинеи остались одним государством. Первые упрекали вторых за поспешность, поскольку страна ещё не была готова к полной автономии.

Ситуацию осложняло ещё и то, что многие буби, такие, как Густаво, желавшие отделения острова Фернандо-По, вели собственную борьбу. Главная их претензия заключалась в несправедливом распределении бюджетных средств между двумя провинциями. И действительно, остров давал значительно больший вклад в бюджет, но при этом имела место очевидная тенденция большую часть средств вкладывать в континентальную провинцию, Рио-Муни.

И наконец, были и другие; хоть они и не выступали открыто, но при этом признавали правоту таких людей, как Эмилио, которые горячо отстаивали свою точку зрения о том, что для туземцев будет лучше, если Гвинея останется испанской провинцией. Хулия была убеждена, что люди вроде Димаса, приложившие столько усилий ради привилегированной, по сравнению с другими, жизни, присоединятся к меньшинству; но тот же Димас никогда не открыто признается в этом, поскольку не захочет враждовать с собственным братом.

— Да пойми же ты наконец, Густаво! — раздражённым тоном объяснял Эмилио. — Я занимаю пост в районном совете и не успокоюсь, пока не добьюсь, чтобы люди вроде меня имели право голосовать! Я не собираюсь сидеть сложа руки!

— Да ты с закрытыми глазами проголосуешь «против», лишь бы сохранить свои привилегии! — нападал на него Густаво.

— Разве ты сам не говорил, что тоже не желаешь автономии? — подбоченился Эмилио с непримиримым видом.

— Твоё «против» означает верность Испании, — защищался Густаво. — Мое же «против» проистекает из желания добиться независимости, отделившись от Рио-Муни. Если белые будут голосовать, возникнет ещё большая путаница.

В эту минуту растущая толпа окружила спорящих. Недовольный ропот перешёл в истошные крики как в поддержку, так и против слов Густаво.

— Лично я намерен голосовать «за»! — крикнул высокий молодой человек с красивым лицом, бритой головой и жилистой фигурой. — И мы все должны голосовать «за», чтобы нас оставили в покое.

— Ты, должно быть, фанг, верно? — спросил другой молодой человек, пониже ростом, с сильно выступающим лбом. — Говоришь как фанг...

— Я вот буби, но тоже собираюсь проголосовать «за», — вмешался третий, взмахнув перевязанной рукой.

— В таком случае, ты не буби! — громовым голосом крикнул Густаво. — Ни один буби не допустит, чтобы люди с континента вывозили с острова наши богатства.

— Лучше уж так, чем оставаться рабами белых!

— Да ты сам не знаешь, что говоришь! — Густаво угрожающе навис над ним. — Да они тебе все мозги высосали! Это намного хуже, чем любые белые!

— Ну конечно, фанги всегда во всем виноваты! — высокий юноша выступил вперёд, чтобы привлечь внимание Густаво. — Но ведь и нас тоже эксплуатируют. Сколько дерева и кофе, добытых нашим потом, было вывезено из континентальной части! — Он резко повысил голос: — Вы, буби хотите только одного: как можно больше все усложнить, чтобы все оставалось, как всегда, и ничего не менялось!

— Мы, буби, десятилетиями боролись и страдали от репрессий, чтобы заявить о нашем желании, — перебил его Густаво. — Хочешь знать, сколько писем и петиций посылали вожди племён и селений колониальным властям, а также в Испанию и ООН? И что мы получили взамен? Гонения, преследования, тюрьму. — Он расстегнул рубашку, чтобы все видели его шрамы. — Ты правда думаешь, что я могу довериться тем, кто это сделал?

— Ты просто идиот! — крикнул юноша-фанг. — Испания никогда не допустит существования двух государств. Они сделают все, чтобы нас объединить.

Одобрительный гул голосов ещё больше воодушевил его.

— Вот чего хотят белые, но мы не должны соглашаться.

Димас взял брата под руку, видя, что тот сжал кулаки. Эмилио саркастически расхохотался.

— О чем я и говорил, Димас, — сказал он. — Все это давно превратилось в обычный курятник.

«Вот именно: курятник, — с иронией подумала Хулия. — Курятник, полный драчливых петухов, и все они говорят по-испански».

— Так значит, вы намерены взять поводья в собственные руки? — продолжал он.

— Хватит, папа! — вмешалась Хулия. — Пойдём домой. — Затем повернулась к Густаво. — Борись за свободу, сколько угодно, но оставь в покое моего отца, — сказала она. — Оставьте нас всех в покое!

— Нет, это вы должны оставить нас в покое! — крикнул юноша-фанг. — Убирайтесь в свою Испанию!