Но греческие девушки поройЕе со вздохом в песне поминают,Да, коротая ночь, старик инойЕе отца рассказом воскрешает:Его отвагой и ее красойТуманные легенды наполняетО том, что мстит любовь себе самой,Платя за счастье страшною ценой.
74
Но бросим эту тему тем не менее.Безумных я описывать боюсь,По правде говоря — из опасения,Что тронутым и сам я покажусь!Притом весьма капризное творениеМоя подруга муза; я вернусьК Жуану: он, захваченный врагами,Октав уж двадцать как оставлен нами.
75
Изранен, «связан, скован, заточен»{548},Два дня лежал Жуан, с судьбой не споря,На третий день совсем очнулся онИ увидал себя в открытом море.Вдали синел священный Илион,Но мой герой в таком был сильном горе,Что Илиона видеть не хотелИ на сигейский мыс{549} не поглядел.
76
Над Геллеспонтом — символ гордой силы,Надменно озирая острова,Стоит курган бесстрашного Ахилла, —Гипотеза ученых такова!А рядом — неизвестная могила;Кого — о том не ведает молва.(Когда б герои эти живы были,Они бы всех живущих перебили!)
77
Равнины невозделанный простор,Курганы без надгробий, без названья,Вершина Иды над цепями горИ берегов Скамандра{550} очертанья;Здесь обитала Слава с давних пор,Здесь древности покоются преданья,Но кто тревожит Илиона прах?Стада овец и сонных черепах!
78
Печальные селенья, кипарисы,В пустынном поле — ржанье табунов;Пастух, едва ль похожий на Париса{551},Глазеет на приезжих болтунов,Мечтающих о родине Улисса{552}Со школьных лет. И, набожно-суров,Повсюду турок с трубкой восседает;Ну, а фригийцы где?{553} А черт их знает!
79
Итак, Жуан печально созерцал,Удел раба предчувствуя уныло,Лазурь морскую, и уступы скал,И греков горделивые могилы.Вопросов он пока не задавал,Его потеря крови изнурила,Да и ответы стражи для негоНе значили бы ровно ничего,
80
Он увидал товарищей по плену,Артистов — итальянцев молодых;Они-то рассказали откровенноПодробности превратностей своих:Как водится, в Сицилию на сцепуСпешила из Ливорно труппа их.Их продал импресарио пирату —И взял за это небольшую плату!
81
Один из них особенно болтал;Он buffo [56] был и buffo оставался,Он искренне, сердечно хохоталИ беззаботным комиком держался;Он распродажи пленных ожидалИ в шуточках веселых изощрялся,Меж тем как тенор сумрачно грустил,А примадонна выбилась из сил.
82
«Однажды ночью, — комик говорил, —Макиавелли сей, наш импресарио,Сигналом чей-то бриг остановилУ берега: Corpo di Caio Mario! [57]Потом нас на корабль пересадил,Без всякого намека на salario; [58]Но если любит пение султан,То мы легко наполним свой карман!