Пансионат

Гоша оборачивается. Остальные шагают в затылок, и голова того парня торчит над остальными — открытое лицо, смешная бархатная шапка. Нормальный мужик. У него, Гоши, ко всем им одинаково-ровное, добротное и крепкое, как его камуфляж, общее отношение: свои, надежные ребята. И каждый из них, сто пудов, ощущает то же самое.

После перехода.

В самый момент он не почувствовал ничего, если не считать того клока волос, с досадой и болью оставленного на решетке. Возможно, именно поэтому он, Гоша, и отвлекся, не поймал резонанса, мига разительной перемены. А теперь кажется, что вот так и было всегда. Ничего не изменилось — ни внутри, ни вокруг.

Они шагают по тропе, продолжающей виться по дикому уже склону, поросшему жухлой травой и куда более чахлым, чем в парке, кустарником; но тропа есть, а следовательно, здесь ходил кто-то и до них. Под ногами чавкает глина, размякшая под дождем, идти по ней мягко и хорошо. С не меньшим удивлением, чем о сети, гитаре и Эльке, Гоша вспоминает, что в последний момент вдруг захотел остаться, даже предложил что-то такое, не встретившее, к счастью, отклика. Неужели он, как бы это выразиться, трусил? Да нет, вряд ли, не до такой же степени, просто там, по ту сторону рваной сетки, разумными и правильными казались совсем другие вещи…

Его подошвы словно покалывает мелкими электрическими разрядами. Он никогда не остановится, никогда не устанет. Ему даже совсем не хочется куда-то приходить, достигать какой-то цели — происходящее прекрасно само по себе, в процессе, в движении. Наконец-то.

Внизу раскинулось море, оно стальное с прозеленью и чрезмерно широкое, будто стоит наклонно, положив на тяготение и горизонт. Длинными зубами выступают в море волнорезы, впрочем, все они остались позади. Внизу вдоль белесой каймы прибоя тянется узкая лента набережной. Тянется довольно далеко, упираясь там, впереди, в коричневое нагромождение скал. Серым наростом виднеется у самого моря крыша какого-то здания.

Они притормаживают одновременно, как по команде, останавливаются, собираются в кружок. Гоша почти никого не знает, так, максимум перекидывался парой слов. Но каждому из них, нелепых, экипированных кто во что, очень разных и одновременно неразличимых на вид, — он готов доверять безгранично. Пойти с ними хоть в разведку, хоть в атаку. Собственно, он уже и пошел.

Заговаривает командир — писатель, припоминает Гоша, то есть Элька будто бы говорила, что он чего-то там написал, — суровый старик с вертикальными морщинами на щеках и пронзительным взглядом из-под седых, как штормовая пена, бровей:

— Город там.

Уверенный жест кисти в замшевой перчатке. Этого вполне достаточно: вперед. Но писатель продолжает:

— Вернее всего добраться туда по шоссе, это выше по склону. Но…

— Стас пропал на набережной, — говорит мелкорослый мальчишка с полупрозрачным черным чулком вместо лица. Показывает пальцем наискось и вниз.

— Да.

Писатель кивает, а значит, мальчишка не дерзил, а просто подал правильную реплику, озвучил своевременные слова. Гоша ощущает к нему скупую благодарность за подтверждение слаженности их команды, четко расписанных ролей каждого ее члена. А Стаса он помнит. Студентик, который не верил в сеть и думал, будто за ними наблюдают, накрыв пансионат прозрачным колпаком. Многовато фантазии — но он хотел вырваться, и у него получилось. Конечно, они должны теперь его найти.

— Вниз? — коротко спрашивает писатель.

Полукруглая траектория взгляда из-под штормовых бровей.

— Вниз, — первым, раньше всех отвечает Гоша.

И остальные подхватывают нестройно, однако на редкость единодушно:

— Вниз.

Они идут.

Снова припускает дождь, подошвы грузнут в глине и скользят на пучках жухлой травы. Отряд беспорядочно рассыпается по склону, теряя общность и строй. Шагающий перед Гошей мужчина в целлофановом комбинезоне, усеянном круглыми каплями, поскальзывается, по-кошачьи падает на растопыренные ладони, тут же поднимается, вытирает об себя желто-коричневую грязь. Гоша спускается боком, стараясь жестко врастать ботинками в землю, балансирует, сохраняя равновесие. Он не замечает, когда пропадает море. Просто исчезает в какой-то момент, как если бы противоестественным образом искривился горизонт.

Наверное, это из-за здания. Здание растет снизу им навстречу, как огромный гриб, на его недостроенной бетонной крыше ярким пятнышком вырисовывается, приближаясь, детский башмачок. И штыри арматуры, и круглые банки из-под пива, ну, это как раз естественно. Странно, что море… впрочем, нет. Море уже не имеет значения.

Подошва все-таки соскальзывает, Гоше удается удержаться на ногах, но последний отрезок склона он пробегает, как мальчишка, выставив вперед растопыренные ладони; с размаху они впечатываются в бетон, и саднят кончики пальцев, торчащие из обрезанных перчаток. Гоша оборачивается навстречу своим — и не видит никого. На вертикальном склоне дрожит под дождем двойная былинка с мелкими колючками на стеблях.

На мгновение Гоше становится страшно. Он, бывший интернет-отшельник и волк-одиночка — не может, никак не может теперь один.