Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера

Фюрер, отвечал принц, убежден, что их переговоры вполне могут привести к выработке нового конкордата с Германией, который включит в себя и Австрию, ведь теперь она тоже часть рейха.

«Мы будем с самым горячим энтузиазмом ратовать за достижение достойного религиозного мира», – пообещал папа.

Подобный мир, заверил понтифика принц, «и в самом деле отвечает глубинным чаяниям фюрера. Он надеется увидеться с Вашим Святейшеством, когда вернется в Рим с официальными целями». Фюрер рассчитывал, что к этому моменту уже предоставил папе целый ряд позиций, по которым можно было бы продвинуть переговоры вперед. К сожалению, «возникло русское дело», которое отвлекло Гитлера от этого предмета. Фон Гессену не потребовалось разъяснять папе, что это такое: речь шла о пакте о ненападении между Германией и Советским Союзом. Его подписали в Москве за три дня до этого, и о нем уже сообщила пресса. Но переговоры с папой, уверял немецкий принц, по-прежнему представляют чрезвычайный интерес для фюрера. Именно поэтому Гитлер приказал ему совершить эту поездку в Рим. Однако все участники переговоров понимали, что все следует делать с соблюдением секретности во избежание «враждебного влияния» тех, кто всячески старается помешать заключению соглашения между Пием XII и фюрером.

Как сказал папа, безусловно, есть те, кому не понравилось бы заключение подобного мира, однако Гитлеру не следует беспокоиться о соблюдении конфиденциальности со стороны Ватикана. «Secretum[145]

 – священная для нас вещь», – провозгласил понтифик.

Ближе к концу встречи фон Гессен, хотя и был протестантом, попросил у понтифика позволения преподнести папе небольшое изваяние Мадонны «в память об этом знаменательном дне». Это было подходящее приношение, так как Пий XII давно с особым преклонением относился к Пресвятой Деве. Папа дал согласие, отметив, что весьма ценит жест немецкого принца[146].

В следующий раз Пий XII встретился с гитлеровским эмиссаром через два месяца. К тому времени мир сильно изменился – началась страшная новая война.

Глава 7

В попытке сохранить лицо

«Мы здесь находимся в очень непонятной ситуации, – писал посол Уильям Филлипс президенту Рузвельту 18 августа 1939 г., – и в мертвом затишье, свойственном середине августа в Риме, чувствуется общая тревога». С тех пор как Чиано вернулся из Зальцбурга, Филлипс безуспешно пытался встретиться с ним, чтобы выяснить, почему Гитлер так срочно вызывал его к себе. «Говорят, что папа серьезно обеспокоен», – добавлял Филлипс в письме президенту[147]

.

Муссолини продолжал демонстрировать самоуверенность, если не сказать сумасбродство. Однако диктатора немного смущали те сомнения, которые его генералы испытывали в отношении боеготовности итальянских войск, а также донесения о том, что итальянский народ без особого энтузиазма относится к возможности ввязывания в войну. Перепады настроения, которыми дуче и прежде страдал, становились все более частыми. Раздраженный утверждением одной лондонской газеты, что итальянские военные не готовы воевать, он дал волю гневу, разговаривая с зятем. По его словам, раньше он считал, что Италии лучше сохранять нейтралитет, но теперь склоняется к вступлению в войну на стороне Германии. «Иначе, – заявил дуче, – нас ждет вековое бесчестие»[148].

На другой день после этой беседы Муссолини отдыхал (если он вообще обладал способностью отдыхать и расслабляться) в своем знаменитом убежище – палаццо Венеция. Там же находилась его любовница Клара Петаччи. По соседству с комнатой, где они проводили время, имелась небольшая ванная, куда Муссолини заглядывал после секса, чтобы освежиться (это сводилось у него к спрыскиванию лица любимым одеколоном). То был ранний период их романа, и Клара, которой тогда исполнилось 27, приходила в невероятный восторг от близости с человеком, которого она, подобно многим итальянским школьницам, с детства считала героическим воплощением мужской силы. В середине каждого дня она дожидалась его в Зодиакальном зале дворца и коротала время за шитьем новых платьев, ведением дневника, записи в котором становились все пространнее, или просто лежала на диване, предаваясь мечтаниям[149].

Этот день, подобно многим другим, позволил Кларе немного расширить свое политическое образование: явившись, Муссолини долго распространялся насчет международного положения. В этой нескончаемой речи проницательный анализ сочетался с самыми едкими замечаниями. Англии, говорил он в тот день Кларе, ни в коем случае не следовало давать гарантии Польше без предварительного соглашения с Россией, но она все же сделала это. «Теперь Россия поставит их на место!» – воскликнул он. Без поддержки России, пояснял дуче, англичане скоро поймут, что загнали себя в непростую ситуацию. «Они станут говорить: "Не стоит умирать ради Данцига… ради того, что не имеет к нам отношения"… А-а! Немцам везет. Вечно оказывается, что они имеют дело с идиотами или трусами»[150].