За стеной, как по расписанию, начались постельные пляски. Я скрипнула зубами. Ирка вскинула подбородок и стала убирать со стола. Я замерла, обняв прижатые к подбородку колени. Макс никогда не отличался сдержанностью, но сейчас просто озверел. Со мной он никогда таким страстным не был. За исключением того дня, когда мы на полу приземлились.
– Куда мне идти? – Ирка встала возле окна. Якобы, затем, чтобы открыть форточку, но там, через двор, светились Димины окна.
На кухне отчетливо различалась Сонечка в банном халате, – когда он уже накопит себе на шторы?! Кан, облаченный в такой же халат, рылся в холодильнике, а Попова стояла с ним рядом, положив ладонь на его плечо. Кан выпрямился, показав ей бутылку вина. Сонечка прижала руки к груди и, аж на месте запрыгала. Кан дал ей бутылку она обняла его, чтобы поцеловать.
Я молча смотрела, Ирка молча ждала. За стенкой грохотала кровать. Мое сердце разлеталось на части.
– Ладно, – сказала я. – Хорошо… Я поняла тебя.
«О носах и ряшках».
Сдав «Польшу», я подписала самой себе приговор.
На следующий же день, Ирка снова взялась за старое. Умоляла с нею и ее Саней, в «Шанхай» пойти. Я отрицательно головой качала: работа – ладно. Но Санесходные мужики, это вообще, днище. Ирка врала, что дело не в мужиках. Что все, что ей нужно – это мое, столь милое сердцу, общество. Что среди «дур бандитских», ей даже не с кем поговорить.
– Ненавижу эти их сходняки! – ее голос звучал как будто издалека. – Все ужрутся, будут слушать блатняк и путать телок. А потом поругаются и начнут стреляться. Хоть с тобою поговорю…
Я призадумалась: Тима утром сказал, что Сонечка, то ли уехала, то ли собирается. Надежда слегка подняла глаза. Вечером, когда я с интервью возвращалась, мимо автобусной остановки случайно проезжал Дима. Было холодно и я не стала строить из себя гордую. Он был не то, чтобы в духе, но и не то, чтобы вне. Прочел мне краткий курс по гинекологии. «Воспаление придатков в результате их переохлаждения».
– Давай, давай! – подбодрила я. – Добей меня! Унизь, растопчи. Когда Попова носит такую юбку, ты явно не говоришь ей надеть рейтузы с начесом!
Он покосился на меня, водя языком по верхним зубам. Хотел сказать что-то, но не сказал. Лишь вздохнул. И я из этого вздоха, целую историю написала.
Я посмотрела на Ирку.
– А Кан там сегодня будет?
– А то! – угрюмо кивнула Ирка. – Еще бы его там не было! Будет. С Поповой. Опять весь вечер придется смотреть на свои отражения в каждом, из ее, оскаленных в улыбке, зубов.
Мир дрогнул и накренился, словно «Титаник» встретивший свою плавучую ледяную глыбу. Значит, она не уехала. Я даже удивилась ослепительной вспышке боли. Нервы лопались, как канаты. Раскинув руки, я шла на морское дно и мои волосы медленно колыхались в прозрачной воде. Свет луны серебром очерчивал пряди. А сверху, по ту сторону водной глади, лежа на спасительной двери, мне ослепительно улыбалась Сонечка.
Дрогнув, я осознала, вдруг, что Ирка очень странно на меня смотрит. И что на самом деле я не тону, а сижу, вцепившись в свою табуретку.
– Я тоже эту суку не выношу! – сказала Ирен.
– Ты-то из-за чего? – удивилась я.
– Да она – ебанутая. Бесит… Эта вечная улыбка и все такое… Вот скажи мне, зачем нанайка под кореянку косит? Замуж за Кана хочет?
– Ну, она – его девушка.
– Да подстилка она его, а не девушка! Он на ней не женится. Никогда. Будет драть, пока она не состарится, а потом другую найдет. Знаем, проходили. Фу! Сидеть с ней рядом противно.
Я промолчала.
Иркины высокие моральные принципы, меня всегда угнетали. Она сама, встречалась с мужчиной, в расчете на его деньги. Встречалась с ним, не любя его, – даже больше, – глубоко его презирая. Она сама рассказывала мне, что напивается, прежде, чем ложится с ним в койку. Но!.. Ирка была порядочная: у них намечался брак.
В обычное время, я ненавидела Соньку. Я даже мечтала, порой, как она будет цокать на каблуках мимо стройки и ей на голову упадет кирпич, но Сонька любила Диму. В этом я даже не сомневалась: его нельзя не любить! И это делало ее ближе.
– Будь она подстилкой, Дима бы с ней не встречался.
– Ха! С чего вдруг? Высокие принципы сутенера?..
– Дима не сутенер. Он, – я чуть было не ляпнула «под прикрытием баб торгует оружием», но за такие сведения Кан снял бы с меня башку. – Он… Если бы она была проституткой, он бы просто платил ей, а не водил с собою на сходняки.
– Он слишком старый, чтобы искать себе приличную девушку.
–
– Ну, а что, нет? Сколько ему? Тридцать семь?.. Тридцать восемь… А Соньке лет девятнадцать…
Я точно знала, что Сонечке – двадцать шесть, но сказать не могла: челюсть выпала с удивленным стоном. Тридцать семь? Диме?.. Он выглядел, максимум, лет на тридцать. И то, с учетом тяжелых бандитских будней.
Цифра оглушила меня, – а ведь и правда… Ему сейчас тридцать девять!.. Если не сорок. Я приоткрыла рот. Неужели, уже так много? Когда я перестала считать?..
В памяти всплыло гладкое мраморное лицо. Хоть над склепом вешай.
– Он точно отражается в зеркалах?