Парень с большим именем

— Если у тебя произойдет какая-нибудь задержка, авария, — все пропало. Нашу машину засмеют, опозорят. Не станем же мы сами, вторично, вызывать Зымрыка?!

Шофер старался. Он боялся именно того, что в момент гоньбы с машиной произойдет, как он говорил, «какой-нибудь кляп», и Зымрык придет первым.

Казахи следили за приготовлениями, галдели, торопили. Часть их ускакала на другой конец дистанции.

Соперники были готовы. Пыльный «доджик» гудел, окутывался бензинным перегаром. Зымрык вздрагивал боками, его беспокоил запах бензина и пугал вой мотора.

Елкин глядел на Зымрыка, на тонкие ноги со вздрагивающими жилками и думал: «А вдруг зарежется? Великолепный конь!» Но отказываться было нельзя.

Аукатым усадил на Зымрыка сынишку, немного выждал и махнул шапкой. Зымрык пошел крупной рысью.

«Доджик» завыл громче и, отбросив колесами два фонтанчика песку, рванулся. Зымрык шел впереди и все ускорял ход. «Доджик» ехал шагах в двухстах за ним. Аукатым стоял на бугорке, подавшись вперед, и шептал:

— Иди, Зымрык, иди…

Казахи гудели, переглядывались и все громче начинали кричать:

— Жаксы, Зымрык, жаксы!

Тансык подбежал к Елкину и крикнул:

— Что твоя машина? Вот конь!..

Зымрык первый сделал поворот.

Казахи завыли от радости, кверху полетели пестрые лопоухие малахаи. За конем пролетела машина. Казахи взялись за бока и начали хохотать. Трескучая, шумная, точно запыхавшаяся, машина показалась им неуклюжей, смешной. Конь и в самом деле был красив. Он бежал с короткими выдохами, ногами чуть-чуть поднимая песок, который тут же ложился на дорогу.

А машина была готова запылить весь мир. Она увеличивала скорость, наступала на Зымрыка. Когда между ним и ею осталось не больше десятка шагов, шофер включил самую большую скорость и… только секунду был рядом с конем, а в следующую — уже впереди.

Увидев, что машина идет впереди, Аукатым помчался навстречу. За ним все с гиком погнали своих лошадей. Они были уверены, что победит конь, и вдруг машина обгоняла его. Одни сразу же перенесли свое одобрение на машину:

— Шайтан-арба! Жаксы!

Другие, напротив, сильней захотели, чтобы победил конь.

— Зымрык, Зымрык! — кричали они. — Держись! Держись! Эй-ей!

Поравнявшись с Зымрыком, Аукатым широко размахнулся и ударил его плетью. Но у коня все жилы были натянуты до конца, и он не ускорил бега, только вздрогнул от удара и чуть-чуть повернул к хозяину свою разгоряченную, запотевшую голову.

«Доджик» пришел первым. Следом за ним — Зымрык. Казахи гудели вокруг машины. Аукатым подошел к коню, но перепуганный конь поднялся на дыбы. Пришлось долго ждать, увести подальше машину, и только тогда Зымрык успокоился и положил на плечо Аукатыма свою голову.

Елкин пригласил Аукатыма на чай, но наездник отказался. Он сел на джурдэка и, никому ничего не сказав, тихонько поехал в степь, ведя на поводу Зымрыка. Он ругал себя, что поставил лучшего коня против нескладной, вонючей арбы. Он боялся, что Зымрык потеряет быстроту своих ног.

«Доджик» прославился на всю степь, покорил младенчески простоватых казахов, вызвал у них идолопоклоннические чувства.

Тансык возгордился победой «доджика» и начал рассказывать про него всякие чудеса. Однажды он радостно сказал Елкину:

— Акыны сложили песню. Ходят по аулам и поют, как машина перегнала лучшего коня.

— А как бегает Зымрык? — поинтересовался инженер.

Тансык ничего не знал про это, он совсем перестал интересоваться и Зымрыком и прочими конями, все свои симпатии отдал машине.

Сказать о здоровье Зымрыка приехал сам Аукатым, приехал на Зымрыке. Конь был в прежнем здоровье.

Аукатым охотно принял угощение от Елкина и разговорился:

— Люди сказывают, в степь пригонят табуны машин, а коней будут резать на мясо?

— Не бойся, ты и твой сын будете ездить на конях. Машины пойдут по дорогам, а в степи, в горах будут ездить на конях. Разведи больше таких, как Зымрык, чтобы у каждого был такой конь.

— Зачем у каждого? А кто будет брать призы?

— Себе заведи еще лучше.

Аукатым уехал успокоенный.

…Тансык сидел на борту «доджика» и что-то рассказывал группе казахов, обступивших машину. Он размахивал руками, поднимал ноги, то всем корпусом подавался вперед, то откидывался назад, будто сидел на шиле и работал всем телом, чтобы сохранить равновесие. Елкин приоткрыл палатку и начал вслушиваться. Но понять… где тут понять, когда инженер знал всего несколько казахских слов: аман, бар, жаксы, ёк; он прислушивался больше к тону речи, крикливому и убеждающему.

— Агитирует, — усмехнулся Елкин, — проповедует. Что он такое, в самом деле, преподносит им который день и с такой страстью?

Подошел инженер Дедов.

— Что вы тут наблюдаете? — спросил он.

— Нашего агитатора, Тансыка.

— А черт его знает, что мелет он; можно предполагать, жуткую чепуху. Результаты этой агитации могут быть самые неожиданные.

— Да, правда… Надо как-то взять под контроль. Языку научиться, что ли? У меня сейчас мелькнуло — приспособить Тансыка агитатором, накачать его как следует. У него, послушайте, все приемы заправского пропагандиста: голосина и смелые, уверенные движения. Надо заняться, займусь непременно.