Парень с большим именем

— Я не понимаю, что вы хотите найти на Курдае? — горячился Елкин. — Там можно только потерять. Вы проработаете лишний год, ухнете лишних миллионов двадцать, а потом будете таскать составы двойной тягой.

— Я уверен, что найду удобный проход, — упрямо твердил Дедов. — Будет и дешевле и короче.

Эти споры иногда доходили до брани и оскорблений.

— Вы упрямец, непременно хотите выбрать Курдай. Почему? Только потому, что работаете здесь. Работай вы на Чокпаре, стояли бы за него.

— Напрасно вы меня изображаете каким-то ослом! — обижался Дедов и тут же говорил обиду: — Вы мальчик, и не вам бы спорить. Я вас послал бы в школу поучиться.

Тансык прислушивался к спорам и больше сочувствовал Плешивому. Он не мог судить, кто из них прав, но Плешивый ему был приятней. Он во многом походил на солдата Ивана Конышева — был разговорчив, часто похлопывал Тансыка по плечу, и, пожалуй, главное его достоинство — платил Тансыку деньги.

Поисковые партии базировались в маленьком степном городке, более похожем на аул кочевников, чем на город: в нем рядом с домами стояли юрты, по улицам, как по степи, бродил всякий скот.

Из аулов, кочевок шумными ватагами каждый день приезжали на базу всадники. Они разглядывали и ощупывали изыскательские инструменты, снаряжение, постоянно тормошили Тансыка: «А это что? А это?»

Особенно интересовал всех грузовой, полуторатонный автомобиль, стоявший во дворе — шайтан-арба. Около него постоянно кипели споры, слышался смех. Многие не верили, что он может бегать сам, без коня. А запрягать его нельзя: у него не было ни оглобель, ни дышла, он казался смешным уродом.

Другие готовы были поверить: у шайтан-арбы были колеса, и расспрашивали, как она бегает, может ли обогнать коня.

Охотно, даже с восторгом Тансык отвечал на все вопросы и щедро добавлял от себя, без спроса. У него было что порассказать, хотя бы про вечные споры инженеров.

Иногда его ставили в тупик:

— Зачем дорога и шайтан-арба, когда все ездят на конях. Кого она будет возить и будет ли возить казахов? Для чего инженеры меряют землю, не думают ли отнять ее у казахов? Землю уже размеряли и разделили.

Елкин сидел в конторе и делал какие-то вычисления. К нему вошел Тансык, посвистал и как бы невзначай обмолвился:

— Тебя зовут люди.

— Ты что какой-то важный, как начальник? — спросил инженер, заметив, что Тансык затаил какую-то мысль, которую не хотел высказать.

— Ничего. К тебе пришли люди, — еще суше повторил Тансык.

— Позови их в контору!

Вошла толпа пожилых казахов. Елкин заметил, что люди настроены серьезно, даже мрачно, не рыщут глазами по углам, не проявляют обычного любопытства. Он спросил:

— Зачем вы пришли? — и оглянулся на Тансыка.

Раньше Тансык в таких случаях принимался объяснять или вступал с людьми в разговор, теперь же он искоса поглядел на инженера и начал посвистывать.

Из группы пришедших казахов один подался вперед и сказал:

— Они хотят знать, зачем ты приехал, зачем меришь землю.

— Да, зачем меряешь землю? — повторил Тансык.

Елкин, не оборачиваясь, сказал:

— Тансык, поди скажи, чтобы подали машину.

— Им не нужна машина.

Инженер вышел и сам заказал машину.

— Ну, садитесь! — кивнул он казахам. — Я покажу вам мою работу.

Казахи потолковали между собой и уселись кружком в грузовик. Елкин подсел к ним.

Тансык залез в кабину к шоферу, он не видал еще, как бегает машина, но знал от шофера, что самое главное место — кабинка, где сидит шофер.

Елкин велел Тансыку остаться. Тот заупрямился.

— Ты служишь, ты получаешь деньги. Ты видишь, мои люди работают? Останься и приготовь чай для гостей! У нас тем, кто гуляет, денег не платят. У нас, когда приходят гости, их угощают! — строго сказал Елкин.

— И у нас угощают, — проговорил Тансык, лениво выбираясь из кабинки.

Машина сорвалась с места и покатила, вздымая столбы серо-желтого песку. Степь впереди выгнулась дугой. Казахи молчали и держались серьезно, как на молитве.

— Дай самую большую скорость! — сказал шоферу Елкин.

Машина рванула, точно сделала прыжок. Один из казахов обеспокоенно спросил:

— Она не убьет?

Инженер успокоил его. Он велел шоферу свернуть в открытую степь.

Казахи начали переговариваться, кивать головами. Елкин наблюдал за ними и догадывался, что они говорят про автомобиль. Казахи становились все возбужденней, шумней и вдруг все разом закричали:

— Ай-яй. Жаксы, жаксы![9]

Они потянулись к инженеру.

— Скажи, кто ее несет, где сидит конь! Может ли она бежать день, может ли бежать день и ночь?

Елкин велел остановить машину, открыл мотор и начал объяснять:

— Вот конь. Если ему давать бензин — он принимает только бензин, — машина побежит очень долго.

Казахи разглядывали мотор, хвалили и допытывались:

— Сколько стоит? Сама прибежала из Москвы? Если выпустить самого хорошего джурдэка, обгонит ли его машина? Долго ли она живет? Увезет ли верблюда?

Они не верили, что машина зараз может увезти двух, а то и трех верблюдов.

— Смеешься! И одного не увезти.