Партия жертвы

Глава 9

Алина

Вечерний класс

Он на меня почти не смотрит сегодня. Виктор. Сжал зубы так, как будто у него челюсть свело, и упорно проходит мимо: ни упрёков, ни поощрений. Я-то знаю, что он всё видит, подмечает каждую ошибку. Но молчит. А я не зацикливаюсь. Сегодня всё изменилось.

Днём выяснилось, что Женя исчезла.

Но началось всё ещё раньше – вчера ночью. Меня долго тошнило, но не от еды – я больше не ем ничего из того, что она предлагает. От страха. Меня тошнило от страха. А потом я стояла перед зеркалом трюмо и беззвучно кричала. Орала на саму себя, выпуская наружу слёзы, страх, боль. И хотя из меня не вырвалось ни звука, в горле першило словно от надрывного крика.

Это было после того, что я увидела в комнате старухи.

Глубокой ночью я проснулась от боли в мышцах: икру свело судорогой так сильно, что я даже застонала. Долго разминала руками, тянула носок на себя – наконец, отпустило. А потом я услышала стук. До боли знакомый стук по паркету. От его звуков заныли пальцы: так стучат только пуанты. Стук слышался за стеной – из комнаты бабки.

Я поднялась на кровати, и старые пружины застонали. Мне показалось, что было слышно на весь дом, и я замерла, прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Стук продолжался. Я встала и на цыпочках выскользнула из комнаты. Половицы на кухне и в коридоре скрипели под моими ногами. Мне хотелось быть невесомой, лететь над полом, но малейший звук в тишине квартиры тонкими иглами вонзался в перепонки.

Медленно я подкралась к двери её комнаты. Впервые за всё время прошла коридор до конца. Присела на корточки и коснулась рукой облупившегося дверного косяка, приближая глаз к замочной скважине. Она была огромной: толстая щель для ключа рассохлась и зияла дырой. Не дыша, я заглянула внутрь. О, как же хорошо, что я задержала дыхание! Вдохни я, и воздух застрял бы поперёк горла.

Она танцевала. Старуха. В полумраке, при свете ночника. На крохотном пространстве между тёмной громадой серванта, перекошенной на один бок кроватью и громоздким столом, неизвестно зачем воткнутым поперёк этой узкой комнатушки, она танцевала. На ней были старые, истёртые пуанты с взлохмаченными лентами, стягивавшими дряблые синюшные ноги, и тюлевая юбка – мятая, грязная. Она надела её поверх старого халата и, поднимая руки в третью позицию, открывала моему взгляду засаленные рукава и заплатанные подмышки.

Старуха поднималась на пуанты – ей же почти сто лет, как такое вообще возможно?! – семенила в па-де-бурре, а потом неловко пыталась перейти в арабеск. Связка не получалась: тяжёлые и слабые ноги не способны были удержать баланс, ступня заваливалась и вместе с ней заваливался весь силуэт. Движение выглядело скособоченным.

Сама она тоже так выглядела: сгорбленная, сморщенная, растрёпанная. У меня внутри всё холодело от её вида, но кроме ужаса и отвращения, эта выжившая из ума балетоманка вызывала ещё и злость.

Да, меня злило то, что она танцевала. Касалась самого сокровенного, и так неумело, так неловко. Словно мерзкая сороконожка. Как ей только в голову пришло пуанты нацепить? Да ещё с таким видом, как будто каждый день это делает! Как будто репетирует давно разученную партию, ну а ошибка – досадная случайность, которая её раздражает. После каждой неудачи старуха манерно вскидывала голову, так что космы парика разлетались по сторонам, оголяя по бокам лысый череп, топала ногой, фыркала. Она злилась.

Я и сама кусала губы от злости – какая-то мерзкая старуха, а ведёт себя как прима-балерина! У неё и семьдесят лет назад-то данных не было, а теперь откуда им взяться? Она сделала неловкий пируэт, скользнув мимо двери, и из щели пахнуло какими-то лекарствами. Я знала, что она пьёт таблетки от сердца – они валяются по всей квартире, но этот запах… Таблетки так не пахнут. И всё же он казался мне знакомым. Через мгновение меня осенило: «Лиотон!» Так пахнет моя мазь от синяков!

В носу защекотало, и я чихнула, не сумев сдержаться. Старуха вдруг замерла и оглянулась. Она смотрела на дверь, прямо на замочную скважину. А потом вдруг запела, тихо-тихо, почти шёпотом, вырывавшимся из её горла удушливым свистом:

Маленькая балерина,Хрупкое дитя.Юбка белой пелериной,Каждый шаг – летя.Как же много ты мечтаешьО чужой судьбе.

Как же мало – мало знаешь,В чём судьба тебе.Кто прочтёт, а кто – не сможетВ танце твой полёт.Слушай ветер, он поможетС ним судьба придёт.

Я подскочила и со всех ног бросилась прочь. В комнате долго не могла отдышаться, задерживала дыхание, прислушиваясь к звукам за стеной, но слышала лишь тишину. Ни единого звука. Ни голоса, ни стука, ни шагов. Только ветер выл за окном и дрожало от сквозняка стекло.