Партия жертвы

У Стаса и Елецкой будут главные партии. Она – Жизель. Он – Альберт. По сюжету Альберт обманывает Жизель, и ему несложно будет это сыграть. Он ведь обманул меня. Он – причина того, что со мной происходит сейчас. Но я ненавижу её, а не его. Елецкую. Она всегда молчит и прячет взгляд. И на него-то не смотрит. Вот дура. Мне бы смотреть и смотреть на него, да я чувствую – ему это не нравится. Он даже злится, перехватив мой взгляд, и делает так нервно глазами: «Что?!»

Елецкая ни при чём, но она раздражает меня. Я завидую тому, что она касается его, ощущает его дыхание. Их сердца бьются в такт музыке – в унисон. Уже скоро она займёт место рядом с ним на сцене. Моё место. О котором мне нельзя было и мечтать…

В коридоре перед занятиями девчонки обсуждали легенду Вагановского зала. Вчера Елецкая торчала в библиотеке до ночи – рылась в записях Вагановой, сделанных во время эвакуации в сорок втором, а теперь нашёптывала подружкам, что, мол, сама Ваганова, у которой был глаз на Воплощения, однажды не узнала его в своей ученице. И с тех пор её призрак приходит в тот зал каждую ночь. Любую, кто осмелится прийти в полночь, чтобы танцевать в нём, отсматривает, мол, привидение Вагановой… Но танцевать надо не абы что – какую-то особую комбинацию, которую она отрабатывала со своими ученицами. Станцуешь и понравишься – значит, ты и есть Воплощение. Не понравишься – умрёшь.

Девчонки округляли глаза, ахали, охали. Дуры. Лучше бы тянулись. Ни одна из вас не Воплощение. Как и я.

Правда ли, что Жертвы исчезают навсегда? Растворяются в танце? Если так, то я хочу быть Жертвой.

У Жертвы особая роль: сберечь живое Воплощение Искусства в этом жестоком мире. И эта роль не проста. Пуанты Марии Тальони после гастролей в Петербурге люди разорвали на куски и сожрали – и это так называемая элита, интеллигенция! Что бы они сделали с самой Тальони, окажись она в этой толпе?

Вокруг балетных звёзд всегда крутятся какие-то маньяки, полусумасшедшие фанаты. Они простаивают у служебного входа в театр из вечера в вечер, нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, пожирая глазами дверь, из которой должен появиться кумир. Они прячут руки за спиной, готовя сюрприз для него. Но что там: букет цветов или банка с кислотой?..

Воплощению не дано знать этого, но Жертва чувствует гораздо ярче – видит, слышит, обоняет, осязает. И если пожертвует собой ради Воплощения, Искусство примет её в свой невидимый мир.

Говорят, Искусство вечно живёт, но это неправда. Оно ведь мёртвое. Мёртвое само по себе. В ледяном ветре за спиной, в пробирающем до мурашек сквозняке – это оно. Вот бы узнать, в его мире – в том мире, куда попадаешь, растворившись в танце, – так же холодно?

В любом случае, я туда хочу. Здесь не могу больше.

Вот бы Воплощением оказался Стас! Я тогда буду рядом. Смогу защитить его. И когда какой-то невменяемый пронесёт-таки банку с кислотой к сцене, я увижу его в толпе. И оттолкну Стаса в самый последний момент. Вместо его лица пусть расползается жутким месивом моё. Ведь потом я исчезну. Растворюсь в танце. И никто не вспомнит меня, кроме тех, кто по-настоящему любил.

Значит, меня не вспомнит никто.

Хорошо, что я веду дневник. Спустя много лет после того, как это случится, кто-то узнает обо мне.

Глава 12

Алина

Под лестницей

До вечернего класса ещё два часа. Я сижу под лестницей и пялюсь в потолок. Замоталась в шарф и подтянула ноги к груди, спрятав их под безразмерным свитером. Здесь дико холодно. Каждый раз, когда открывается входная дверь, сквозняк задувает сюда, вниз.

Виктор, наверное, думает, что после того, что было вчера, я снова прогуляю. Ни за что. Я в академии с самого утра: теперь не залёживаюсь, чтобы не дать старухе возможности снова меня запереть. К тому же у меня мурашки при мысли о том, что придётся провести в одной квартире с ней лишний час.

Вчера после занятия меня тошнило так сильно, что я не смогла расходиться, и приступ случился прямо в раздевалке – еле до туалета добежала. Меня трясло и бросало в пот. Всё, что мешает мне: вялые ноги, слабая спина, плохая реакция – прочь, прочь, прочь! Когда я надавила на кнопку слива, всё это словно бы смылось в канализацию. Я могу танцевать очень хорошо. Могу. Могу. Могу!

Я не шла домой, вместо этого плутала по тёмным закоулкам центра. «Кто это?» Я смотрела в чёрное стекло-витрину прямо перед собой. Тёмный силуэт, как тень. Бледное лицо, впалые глаза. Морщины на лбу. Это я. Мне почти восемнадцать, а выгляжу я как ходячий мертвец. Вдруг моё лицо страшно перекосилось, рот широко раскрылся, глаза выпучились так, что заныли веки. Я беззвучно кричала. Снова. Молчаливый крик поднимался изнутри, лез к горлу, царапая гортань. Я чувствовала, что вот-вот заору на всю улицу, на весь город. Тишина вокруг. Никто не услышит. Я научилась кричать беззвучно.