Партия жертвы

Девлопе вперёд. Стоим. Качнули. Закрыли на пассе. Ещё девлопе вперёд. Деми-ронд. Рон-де-жамб. Пассе.

Сегодня я хороша.

Полдня проторчав под лестницей, едва не опоздала в класс. До занятия оставалось десять минут, но в раздевалке уже не было ни души. Дурное предчувствие не обмануло: шкафчик, в котором я оставила днём вещи, чтобы не таскаться по академии с рюкзаком, был приоткрыт. Распахнув дверцу, я застыла. Купальник и гетры они не тронули, но вот пуанты…

Персиковый атлас покрывали отвратительные красно-бурые пятна. Догадаться об их происхождении оказалось нетрудно: рядом стояла мусорная корзина, а сверху валялись изрезанные и вывороченные наизнанку использованные прокладки.

Брать пуанты в руки было противно. Девочки постарались: ни одного живого места. Я поднесла одну из туфель к раковине и попыталась очистить, смочив водой бумажную салфетку. Я шоркала и тёрла ткань, но становилось только хуже: пятна расползались жуткими разводами.

Уйти домой после недавнего пропуска было всё равно, что собственноручно написать заявление об отчислении. Выйти в зал в этом… Я смотрела на стоптанные, и без того не первой свежести пуанты, а теперь ещё и вымазанные кровью. Снова хотелось рыдать.

Но я их надела, на всякий случай тщательно ощупав внутри. Коробку не разбили и даже не натолкали никакой гадости. Я аккуратно завязала ленты и вымыла руки. А потом пошла в класс.

У меня была всего пара минут на разогрев, до того как появился Виктор. Но всё время, пока я растягивалась, кто искоса, а кто и открыто, они пялились на меня и шептались. Я не собиралась выяснять, кто это сделал: каждая здесь знала о случившемся. Все они участвовали.

Посмеиваясь и закатывая глаза, они выражали своё омерзение тем, что видели. «Но это ваша кровь, девочки. Ваша мерзкая кровь». Только Женя смотрела мимо меня. Она сидела в поперечном шпагате и в наклоне тянулась вперёд.

Она-то это и устроила. Идеальная Женя. Вряд ли, конечно, она касалась грязных прокладок, заставив других всё сделать, но я знала – она подбила их. В её делано-равнодушном выражении лица, в нарочитой сосредоточенности на растяжке чувствовалась фальшь. Притворяясь, что в упор не замечает меня, она поглядывала на остальных, по их реакциям считывая эффект от своей проделки. Как по-детски. Лучшая балерина в академии устраивает такое! Зачем? Неужели… Видит во мне конкурентку?

Виктор вошёл, и все встали к станку. Он оглядел класс, остановив взгляд на мне, и я уже готовилась к потоку ругани. Но он промолчал. На этот раз и вправду промолчал.

Гран-батман. Препарасьон. Пике. Деми-ронд. Гран-батман. Батман тандю. Гран-батман. Батман тандю. Пор-де-бра ан дедан. Возвращаемся на полупальцы. Открываем ногу. Четыре быстрых рон-де-жамб анлер. Пятая. Поворот. И с другой ноги…

Сегодня гораздо лучше. Это не он сказал – я так чувствую.

Ноги словно струны, лёгкие, гибкие. Я слышу музыку так, будто она играет во мне. Каждое движение в такт. На прошлом занятии в это время Виктор уже орал так, что от его визга вибрировали уши, и больно хватал за руки. Сегодня до сих пор не сказал ни слова. Он видит всё, и я даже замечаю, как пристально он время от времени присматривается ко мне. Но молчит.

Сегодня лучше. Я знаю.

Тело потеет. Купальник хоть выжимай, спина влажная. Волосы липнут ко лбу, но я не убираю – не хочу отвлекаться. Боюсь, что лишнее движение собьёт меня с ритма. Щёки пылают, в висках стучит – большие батманы в разгаре, и до сих пор ни одного замечания.

Мах ногой, и я вижу, как окровавленный пуант летит вверх. Сто восемьдесят градусов – экарте – да что со мной сегодня? Я отклоняюсь назад, и гран-батман получается и вправду «гран». Я не хочу, чтобы этот вечер заканчивался.

Экзерсис на середине. Виктор называет комбинацию: два жете с третьей на четвёртую позицию. Па-де-бурре. Короткий быстрый со де баск до четвёртого арабеска… Все делают, и я тоже. Я смотрю в зеркало, но перед моими глазами старуха в грязной пачке. Её негнущееся тело трясётся от напряжения, превозмогая собственную тяжесть для того, чтобы па-де-бурре получилось действительно лёгким перебором ног, словно зыбкая рябь на поверхности воды.

У неё ни за что не выйдет, а у меня получается. Да, я вдруг словно стала легче и сильнее. Я никого не замечаю вокруг – смотрю только на отражение собственных ног в зеркале. Алые пуанты. Та самая зыбкая рябь – только в луже крови. Я ступаю по ней и хочу идти дальше. Я запачкалась, но кровавые следы, которые не оттереть, знак того, на что я способна. Я пойду на всё ради своего будущего. Ради своей мечты.

Я замечаю, как в зеркалах то и дело мелькают удивлённые взгляды: третьегодка, которая только что шепталась у меня за спиной, девочка с курса на год младше, не скрывавшая ехидную усмешку, Женя… Да, идеальная Женя смотрит на меня, и я вижу, как бледнеет и вытягивается её лицо. Она стоит впереди, но в зеркалах наблюдает за мной. Следит за каждым движением, каждым шагом. Она трясётся от злости и шатается в арабеске. Виктор делает замечание. Ей, а не мне.