Партия жертвы

Мгновенно всхлипывания за стеной смолкли. Я опустила ковёр и осмотрела свои вещи. На первый взгляд ничего не тронуто… Я чувствовала, как холодели ноги, как ледяной и липкий страх подступал ко мне. Глаза блуждали по комнате, как вдруг… Моя расчёска! Она лежала на прежнем месте, на тумбочке у зеркала, но она её трогала. Длинные грязно-серые волосы – волосы из проклятого парика – застряли между зубцами. Кулаки сжались сами собой.

Я возвращаюсь туда только к ночи, чтобы не видеть её перекошенного лица, не слышать шаркающих шагов, не ощущать «случайных» прикосновений её трясущихся ледяных рук и зловонного дыхания, когда она подходит ближе и ближе. А теперь, когда меня не бывает дома, старуха входит в мою комнату, трогает мои вещи, а может, ещё и лежит на моей постели… Зачем? Что ей нужно от меня?

Голова шла кругом от мыслей, я долго не могла уснуть, вслушиваясь в тишину за стеной. Ни звука. Ни всхлипов, ни топота, ни вздохов. Мёртвая тишина и вой ветра, от которого протяжно скрипели рассохшиеся рамы.

Проснувшись, я хотела сбежать, но столкнулась со старухой на кухне. Да ещё неудачно: она стояла прямо за порогом, а я, не ожидавшая этого, случайно толкнула её дверью. Старуха выронила пузырёк с таблетками от сердца, и они рассыпались по грязному паласу. «У тебя глазки хорошие, дочка. Ты уж прибери, прибери…» Она повторяла последнее слово снова и снова, пока я ползала по полу, собирая таблетки в ладонь вместе с липнувшим к ним мусором и волосами. «До чего же их много! Тут на пять банок хватит!» – думала я. А она всё шептала и шептала: «Прибери, прибери, прибери…». И в её шёпоте мне стали слышаться какие-то другие слова: «побори», «побери», «приговори»…

Я высыпала собранные таблетки на стол, и, не дожидаясь благодарности, оделась и вышла. Я не сказала старухе, что знаю о том, что она заходила в мою комнату. В конце концов, я живу у неё бесплатно, и, конечно, она считает, что я должна ей по гроб жизни, поэтому не стесняется входить, пока меня нет, и брать мои вещи. Пререкаться с ней мне не хотелось. А хотелось только одного – уйти. И чем дальше от неё, тем лучше.

Утром в академии я подсматривала за выпускным классом на общей репетиции «Сильфиды». Стоя за стеклом, я чувствовала себя воровкой, хотя, переведясь сюда, должна была бы быть в зале вместе со всеми.

Девочек было четверо. Мальчиков, на удивление, больше – целых шестеро. Я знала, что одна из девочек-выпускниц этого года не дожила до выпуска нескольких месяцев, как говорят, из-за внезапной остановки сердца, а другая травмировала ногу, хотя могла побороться с Женей за главную партию в спектакле – это обсуждалось в соцсетях.

Разогрев уже подходил к концу, и девочки делали прыжковые комбинации, готовясь к работе с партиями. Первой моё внимание захватила Эмма. Она делала сиссон по диагонали в первом арабеске. Есть над чем работать. Мне показалось, что к концу сбился темп, как будто она выдохлась. Сама девушка выглядела чересчур худой и замученной. Репетитор сделала ей несколько замечаний.

Следом шла Таня. Тот же сиссон, но шаг сильнее и одновременно тяжелее. У неё противоположная Эмме проблема – девушка явно тяжела. Возможно, тот самый нередкий случай, когда худенькая девочка в подростковом возрасте превратилась в девушку с формами. Она пытается это скрыть: я заметила выпиравшие из-под купальника ленты бандажа, перетягивавшего грудь. Но не грудь, так бёдра выдают её с головой. Генетика не на её стороне, если хочет танцевать, придётся жертвовать каждый день.

Из-за таких балерин и считается, что балетные ничего не едят. Им приходится мучить себя, потому что даже огромные физические нагрузки не компенсируют заложенную природой предрасположенность к чисто женской фигуре.

Те, кому с фигурой повезло больше, могут следить за диетой вполглаза – всё сгорит на репетициях. Главное, пережить переходный возраст, когда тело начинает расползаться, прыжок деградирует, как ни занимайся, даже растяжка может ухудшиться. У меня так и было, но этот кошмар давно позади.

Лера. Красивая девушка. Хотя, возможно, не столько классически красивая, сколько грациозная и какая-то… Андрогинная. Лёгкие прыжки: носок-стопа-носок-стопа. Её сиссон чистый. Но глаза… невыразительные, полуприкрытые, как будто она спит. Мимики нет вовсе. Репетитор подмечает то же: за дверью мне хорошо слышно, как она просит девушку не забывать про лицо – но её голос звучит равнодушно, как будто эти слова она произносит изо дня в день и уже не надеется, что они будут услышаны.

Последняя, конечно, идеальная Женя. Здесь всё безупречно: и сам сиссон, и выражение лица. Она работает как хорошо отлаженный механизм: чётко, сильно бьют по паркету ноги, руки в выверенном до миллиметра положении, каждое движение точно в такт и улыбка… Улыбка во всё лицо, как будто, в сотый раз придавливая саднящие мозоли на пальцах, она испытывает ни с чем не сравнимое наслаждение.