Парус

Когда со вторым письмом от Валентины прибежали к Колосковым Иван Зиновеевич и тётя Даша, Катя, лихорадочно читая это письмо, почуяла неладное. Письмо было странным. Нет, в нём точно указывался адрес, куда положили Ивана – в Уфе госпиталь находился, даже каким трамваем туда ехать – всё указано и оговорено. Но Валя, будто чувствуя, что первым побуждением Кати будет – ехать, и ехать немедля, обращаясь к отцу, писала, что нужно отговорить пока Катю, что ехать пока не надо. Почему?

Первое Валино письмо было испуганным, написанным одним порывом после внезапной леденящей догадки, и в нём Валя, ещё не отдавая себе отчёта в том, что письмо наверняка будет прочитано Кате, писала только для родителей. Больше для отца. И писала искренне, горячо, с болью и за своего отца, и за совсем, в общем-то, незнакомых ей людей, для которых это её известие будет горестным и страшным. Теперь же в письме она как бы опомнилась, Знала уже, что Катя прочтёт письмо, – и всё было деловито, спокойно… и туманно.

Она, например, писала, чтобы Катя сразу же послала письмо Ивану (будто Катя не догадалась бы!), и тут же оговаривалась, что писать часто не нужно. Почему?.. Или что ответа долго может не быть. И, словно видя испуг Кати, тут же говорила что-то о перегруженности почты, о письмах, которые сейчас медленно ходят…

Нет, тут что-то не так. Ехать, и ехать немедленно! Катя решительно встала из-за стола, но все наперебой стали уверять её, что надо подождать, что лучше письмо, письмо сперва отправить… Один Митька только и загорелся. И Катя опустилась на стул.

И потянулось лихорадочное ожидание.

Едва увидев из окна пожилую почтальоншу, когда та ещё только выходила на крыльцо почты, Катя срывалась, выбегала на улицу. Ждала у калитки, моляще прижав руки к груди. Почтальонша с тяжёлой сумкой за плечом, с тяжёлыми, отёкшими лицом и ногами ещё издали отрицательно качала головой и, опустив глаза, проходила мимо.

Катя написала второе письмо, третье, четвёртое…

Иван не отвечал.

С Дмитрием Егоровичем написали на имя главврача. Пришла отпечатанная на машинке официальная бумажонка, которая уведомляла, что такой-то, такого-то года рождения, из такой-то деревни, такого-то района в данное время находится на излечении после ранения и ожогов там-то. (Будто этого не знали!) Печать, любовно закучерявленная подпись на пол-листа – и всё.

Тогда решили – ехать Кате.

Сначала Катя хотела ехать одна, но видя её лихорадочное, на грани состояние, Дмитрий Егорович настоял, чтобы ехал и Митька. Митька обрадовался, побежал к дедушке Спечияльному, и тот за один вечер выгнул ему из фанеры баульчик. Для путешествия по железной дороге. В тот же день сёстры Виноградские приводили к Колосковым Михаила Яковлевича, своего дорогого Мишу, прибывшего к своим вот только вчера. Когда он знакомился с выбежавшими во двор Колосковыми – весёлый, загорелый, всё время как-то бесшабашно смеющийся вместе с медалями на выгоревшей гимнастёрке, – то создавалось впечатление, что человек этот не с войны вернулся, а с беззаботного отдыха, с юга какого-нибудь. Но когда женщины ушли в дом собирать на стол, и он с Дмитрием Егоровичем курил на крыльце, когда не надо было ничего «изображать» наивно-умным женщинам – Миша сидел грустный, задумавшийся. Он-то сам, как никто другой, понимал, что после всего, через что он прошёл – чудо вообще, что он жив. Что сидит вот сейчас на этом крыльце, что рядом вот этот человечный старик, который понимает его без слов – чудо, и всё.

Расспросив об Иване, он тоже посоветовал немедленно ехать; предложил денег. Дмитрий Егорович поблагодарил и взял. Но до получки! Ну что ж, до получки так до получки…

После сытной армейской тушёнки с картошкой, и чая, Боря и Митька, поблагодарив и извинившись перед всеми, удалились в дедушкину комнату, где на стене висела карта Советского Союза.

С карандашом в руках стали прослеживать по ней весь путь, какой предстояло проехать Митьке. Высчитали примерно и время на всё путешествие. Заодно Боря подробно рассказал о правилах движения на железной дороге, о семафорах, сигнализации, не забыл про правила поведения железнодорожных пассажиров в вокзалах и поездах и ещё о многом другом, на что Митя должен обратить внимание при путешествии. И, самое главное, настоятельно рекомендовал ему записывать обо всех дорожных впечатлениях и, по возможности, полней, чтобы по возвращении подробно обсудить это увлекательнейшее – Боря не будет в этом сомневаться – путешествие по железной дороге. Митька с радостью согласился всё записывать…

Катя протянула руку к потной голове сына и, гладя её, горько заплакала: господи, бедный мальчик, ему-то за что?.. Почему тогда не поехали сразу? Как теперь? Деньги на исходе. Опять пересадки. До Алма-Аты – ещё как-нибудь, а там?.. Господи, Ваня, что ж ты наделал? Почему не веришь мне, почему? Как же мы бросим тебя, Ваня? Неужели всё забыл? Как ты мог пойти на такое? Что с нами-то было б, Ваня? С отцом твоим, с сыном, со мной?.. Ваня!..