Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

«Но, — говорю я, — вы же можете регулировать действие этого вещества, как при использовании веселящего газа — разве не так? То есть можете сделать людей добродушными на какое-то время, а потом опять все исправить — или испортить — это уж как посмотреть». А он говорит: «Нет. Видите ли, его действие будет постоянным. Необратимым, потому что оно воздействует на…» — и опять перешел на длиннющие слова и цифры. Но, по-моему, имелось в виду, что какие-то изменения происходят аж на молекулярном уровне. Мне кажется, сейчас нечто подобное — только хирургическим путем — делают с кретинами. Ну, чтобы они поумнели. Просто берут и вырезают у них щитовидку или другую какую-то железу… Только вот, если проделать это с нормальным человеком, он навсегда останется…

— Благодушным? Вы уверены, что он употребил именно это слово, bene-volence?

— Ну конечно. Поэтому он и назвал проект Бенво.

— Интересно, а как отнеслись к его отступничеству другие ученые?

— Не думаю, чтобы многие знали о проекте. Лиза — не помню, как фамилия, знаю только, что она родом из Австрии, — точно над ним работала. Потом еще был молодой человек — кажется, Лиденталь или что-то похожее, — но он умер от туберкулеза. Но, мне кажется, они были только ассистентами и даже не знали, над чем работают и что должно получиться в итоге. Я понимаю, что вы хотите узнать, — вдруг сказала Матильда. — Нет, я не думаю, что он вообще кому-то об этом говорил. Он даже уничтожил все свои записи, абсолютно все, и полностью отрекся от этой затеи. А потом этот удар, и теперь он, бедняжка, даже и говорить внятно не может. У него одна сторона парализована. А слышит он хорошо. Музыку любит. Теперь в этом вся его жизнь.

— Вы полагаете, что к своей работе он уже не вернется?

— Он даже друзей видеть не хочет. Видимо, это для него мучительно. Он всегда отказывается, под любым предлогом.

— Но он жив, — сказал адмирал Блант. — Он еще жив. Адрес у вас есть?

— Где-то в записной книжке. Живет все там же. На севере Шотландии. Только — пожалуйста, поймите — это когда-то он был незаурядным человеком. Теперь все в прошлом. Сейчас он просто живой труп. Ему уже ни до чего нет дела.

— Надежда умирает последней, — сказал адмирал Блант. — Нам остается вера, — добавил он. — Вера.

— И любовь к людям, я думаю, — сказала леди Матильда.

Глава 9

Проект Бенво

Профессор Джон Готтлиб не сводил глаз с красивой молодой женщины, сидевшей в кресле напротив. Он привычно почесал ухо и сразу стал удивительно похож на обезьяну. Лицо, скорее напоминавшее вытянутую обезьянью мордочку, совершенно не сочеталось с высоким лбом математика. Тело его было сухим и тщедушным.

— Не каждый день, — сказал профессор Готтлиб, — молодая дама приносит мне письмо от президента Соединенных Штатов. Однако, — добавил он жизнерадостно, — президенты не всегда отдают себе отчет в том, что они делают. Так о чем речь? Насколько я понял, вы тут по поручению самых высоких властей.

— Мне поручено спросить вас о том, что вы знаете или что можете рассказать о так называемом «проекте Бенво».

— А вы настоящая графиня?

— Формально — настоящая. Но меня больше знают как Мэри Энн.

— Да, так в сопроводительном письме и написано. Так вас интересует «проект Бенво»? Что ж, такой проект существовал. Но он давно похоронен и забыт, как, впрочем, и его автор.

— Вы говорите о профессоре Шорхэме?

— Совершенно верно. Роберт Шорхэм. Один из выдающихся умов нашего века. Под стать Эйнштейну[206]

, Нильсу Бору[207] и прочим гениям. Но Роберт Шорхэм сошел со сцены раньше, чем можно было ожидать. Невосполнимая потеря для науки. Как это Шекспир говорит о леди Макбет? «Ей после умереть пристало б»[208].

— Он еще жив, — сказала Мэри Энн.

— Неужели? Вы в этом уверены? О нем так давно ничего не слышно…

— Он тяжело болен. Живет на севере Шотландии. Он парализован — язык его почти не слушается, ноги — тоже. Практически все время он проводит сидя в кресле и слушая музыку.

— Да, могу себе представить… Что ж, хорошо, хоть это ему доступно. Иначе это был бы сущий ад. Представляете, каково человеку ощущать себя почти трупом и быть прикованным к инвалидной коляске? Это тем более ужасно для столь блистательной и деятельной личности.

— Значит, «проект Бенво» существовал?

— Да, и он был очень им увлечен.

— Вы с ним говорили об этом?

— В самом начале он делился с некоторыми из нас своими идеями. Вы ведь не из ученых, юная леди, я угадал?

— Нет, я…

— Вы просто агент, я полагаю. Надеюсь, вы сделали правильный выбор. В наше время все еще приходится уповать на чудеса. Но я не думаю, что вам стоит рассчитывать на «проект Бенво».

— Почему? Вы сами сказали, что он над ним работал. Ведь это должно было бы быть чем-то грандиозным, не так ли?

— Да, это могло бы стать одним из величайших открытий нашего века. Я не знаю, что там у них не заладилось. Такое в науке случается. Все идет как по маслу, а перед самым финишем что-то не срывается. Не стыкуется. Не дает тех результатов, на которые рассчитываешь. Вы, разумеется, приходите в отчаяние и все бросаете. Или поступаете, как Шорхэм.

— Как именно?