Пастушок

– Хорошо, великий архонт. Когда мы с моей невестой сможем отправиться в дальний путь?

– Как только твоей пока ещё не невесте будет угодно, – произнёс князь. На том разговор и кончился, потому что пришёл летописец Нестор. То был сутулый, но вовсе ещё не дряхлый старик с длинной бородой. Его башмаки, скуфья и подрясник были такими заношенными, что прочие иноки знаменитой лавры, среди которых он занимал особое положение по причине своей учёности и заслуг, над ним втихоря посмеивались. Отвесив низкий поклон великому князю и чуть кивнув головой патрикию, иеромонах сел за стол. Пергамент, чернильница и перо были для него уже приготовлены, и он сразу стал под диктовку князя писать письмо французскому королю. Патрикий не уходил. Письмо было уже почти окончено, когда снова открылась дверь, и вошла Евпраксия.

Глава девятая

Забава Путятишна соврала, сказав, что надобен ей патрикий. Он был ей надобен, как болотная лихорадка. А с летописцем она дружила. Даже нередко бегала к нему в лавру – взглянуть, над чем он работает, да поябедничать на брата с сестрицей. Меланья, впрочем, также была его частой гостьей. Порой они прибегали вместе, чтоб разобрать серьёзную ссору. Нестор, в отличие от попа-исповедника, заставлявшего их просить одна у другой прощения, долго слушал, вникал, и говорил прямо, какая из них права, а какая – нет. Скандальные сёстры полностью доверяли его суждениям. Иногда они заставали в лавре Владимира Мономаха с боярами и дружинниками, а то и с митрополитом. Всех их сперва принимал у себя игумен Сильвестр, а уж затем – летописец. Но у игумена проводили они минуты, а с Нестором – никогда меньше двух часов.

Скромненько войдя, Евпраксия поклонилась Нестору в пояс, как и Владимиру Мономаху. А вот патрикия не заметила. То есть, конечно, заметила, но не подала виду.

– Ишь, ты! Явилась, не запылилась, – проворчал князь, взглянув на неё отечески, – ты по делу? Или пришла болтать о пустом?

– Болтать о пустом, – призналась боярыня, – но, для начала, спросить – должна ли я буду, князь, читать этой ночью тебе Псалтырь?

– Пока ещё не решил. Сядь и не мешай нам писать письмо.

Боярыня опустилась на лавку рядом с патрикием. От него разило духами, как от богатых гречанок в Корсуни, где Евпраксии довелось побывать с отцом ещё до замужества. Воевода ездил туда по своим торговым делам. Михаил сидел неподвижно, не отрывая взгляда от красноватых отсветов на квадратных каменных плитах пола. Стала глядеть на них и Евпраксия. На что было ещё глядеть? Князь с монахом были уж очень суровыми, образа – угрюмыми, окно – мрачным. Отсветы, правда, были зловещими, но слегка.

Кончив диктовать, правитель Руси обратился сперва к монаху, который взмахнул листом, чтоб чернила высохли:

– Посиди ещё с нами, Нестор.

Потом – к племяннице:

– Как живёшь? С сестрой помирилась после последней ссоры?

– После последней? – подняла взгляд Евпраксия, – мы ещё не мирились после шестой, считая назад от последней, когда она меня исцарапала, а я выдрала ей два клока волос!

– Это очень плохо, – расстроился Мономах, – к исповеди, знаю, вы ходите. Неужели епископ не побуждает вас примиряться, как завещал нам Господь и его святые апостолы?

Летописец не удержался от замечания:

– Князь, Евпраксия и Меланья мирятся каждый Чистый четверг, перед Страстной пятницей.

– Но ведь Чистый четверг уже был, неделю назад!

– Так вот всё и сходится, государь! Они за неделю ровно семь раз и сцепились.

Князь покачал головой. Но он уже знал, с чего начинать трудный разговор. И начал он его так:

– Понятное дело! Одна слишком засиделась во вдовах, другая – в девках. Надо их к делу употребить. Евпраксия, в Царьград хочешь?

– Нет, не хочу, – решительно замотала огненной головой боярыня.

– Почему?

– Там батюшка!

– Он уедет, а ты останешься.

– Вот ещё! – крикнула Евпраксия, – не поеду и не останусь! Я уже замужем побыла, ничего хорошего! И кому достанется терем, если я буду в Царьграде? Меланье с Яном? Я им не уступлю его ни за что!

Князь переглянулся с монахом, затем с патрикием. Михаил ответил ему спокойной улыбкой, давая этим понять, что дураку ясно, куда боярыня клонит, и дальше вздор слушать нечего, можно брать быка за рога.

– Евпраксия, вместо терема ты получишь целый дворец, – сказал князь Владимир. Но эти его слова вызвали скандал ещё больший.

– Вот уж спасибо! Но не хочу я жить во дворце у Змея Горыныча!

– У кого?

– У Змея Горыныча!

Настал сумрак, ибо ещё две свечи оплавились до конца. Князь зажёг другие и вставил их в канделябр вместо огарков, которые он извлёк с помощью платка. Ему всегда нравилось самому заниматься этим. Нестор, тем временем, делал вид, что сосредоточенно проверяет письмо – вдруг буква пропущена?

– Погляди на меня, боярыня, – неожиданно подал голос Михаил Склир, с шутливой обидою выпрямляясь и поворачиваясь к Евпраксии, – разве три головы у меня? Скажи!

Боярыня поглядела очень внимательно.

– Нет, одна, – признала она, – но я говорила не про тебя, патрикий. Ведь твой дворец царьградский тебе не принадлежит, как и голова!

– А кому всё это принадлежит? – встревожился царедворец.