Пастушок

Над Киевом грянул гром. По крыше ударил ливень – тот самый, что погубил Даниловы гусли на берегу.

– Покайся, Евпраксия! – простонал несчастный Серапион, бессильно размазавшись по столу, – Иисус Христос – наш Бог и Спаситель! А Лель – деревянный идол! Такой же, как Перун, Хорс, Даждьбог, Ярило и прочие, от которых всех нас избавил святой и равноапостольный князь Владимир! Извергни ересь из головы, дочь моя! Извергни!

– А почему у Христа должен быть какой-то двойник? – поинтересовался Вольга, давая знак девушкам наливать. Пока Василиса под стоны Серапиона и медленное бренчание Ставра красочно излагала поверье о двойниках, пока выпивали – в кабак входили разные люди, застигнутые дождём. Одни, увидев Вольгу Всеславьевича, бросались опять под дождь, другие же, посмелее, садились к дальней стене, и девушки их там потчевали.

Дождь вскоре прошёл. Выглянуло солнце, уже садившееся за лес. Рассказ Василисы Вольгу весьма позабавил.

– Видать, наш старый дурак Илья Муромец поскакал увидеться со своим двойником, – предположил он, когда самая премудрая девушка во всём Киеве завершила повествование.

– Почему? – не понял Алёша.

– Как – почему? Ты что, не слыхал, куда он помчался? Кто-то ему сказал за корчагой браги, что на дороге черниговской, прямоезжей, на трёх дубах, на девяти суках сидит Соловей-разбойник, и не даёт он проходу ни конному, ни пешему, губит всех своим лютым свистом! Старый Илья поехал с ним биться.

– Ну, а почему он его двойник? – удивилась Зелга, которой дали второй калач и ковш мёду, – что между ними общего? Не пойму.

– То, что у него любой соловей – разбойник! – стукнула кулаком премудрая Василиса, – и нет от него проходу ни конному, ни пешему! Надоел!

С этими словами она вскочила из-за стола. Угадывая желание своей милой, Ставер начал играть весёлую плясовую. И не ошибся. Отбросив всякую мудрость, его возлюбленная запрыгала по всему кабаку, широко раскручивая подол ситцевого платья. Голые загорелые ноги так и мелькали, тонкие руки так и взлетали над головой! Вольга и Алёша стали притопывать да прихлопывать. Удручённый Серапион давно уже спал, уткнувшись в стол носом. Зелга обожралась калачей, и ей было лень подниматься с лавки. А вот когда Евпраксия поднялась, к ней вдруг поспешил подойти Ираклий. Он был встревожен.

– Боярыня, – сказал он, – один человек только что пришёл с берега Почайны. Он видел, скрываясь от дождя в роще, как Даниил у самой воды едва не убил Ахмеда!

– Они дрались? – ахнула Евпраксия.

– Ещё как! Но прежде кричали, спорили о тебе!

– Обо мне?

– Да, да! Ахмед утверждал, что ты очень скоро станешь женой патрикия Михаила. Что отвечал Данила, издалека было не слыхать. Он говорил тише.

– Ну, хорошо, – сказала Евпраксия. Выпив мёду, она начала плясать вместе с Василисой и присоединившимися к ней девками, для которых танец всегда был в радость. За этим делом застал боярыню Ян. Вернувшись с богослужения, он перехватил бежавший по всему Киеву слух о том, что его сестра бесчинствует у Ираклия, и помчался сразу туда. Его не смутило то, что около кабака был привязан чубарый конь Алёши Поповича и саврасый – Вольги Всеславьевича. Войдя, Ян сделал попытку Евпраксию усмирить. Но не тут-то было! Вольга вмешался. Он Яна поколотил несильно, куда сильнее будто бы невзначай пихнул локотком Алёшу. Тот отлетел и грохнулся, опрокинув при этом пару столов. Но он сделал вид, что всё хорошо. А Ян разобиделся. Возвращаясь домой один, он дал себе слово устроить в субботу старшей сестре хорошую порку.

Глава восьмая

На молебен в храме святой Софии, который происходил уже тёмным вечером, Василиса Микулишна и Забава Путятишна не успели. Но они были вынуждены пойти на ночное пиршество к Мономаху. Иначе было нельзя.