«Слава богу, что не уничтожили», – подумал Соренсон. Если Чарльз-Карл Шнейдер действительно взял к себе Дитя Солнца, из него можно выжать уйму информации, учитывая существование разветвленной сети зонненкиндов. Глупо было бы считать, что ее нет. Юридическая и техническая документация в иммиграционной службе США настолько сложна, что в ней можно запутаться. Обязательно надо задействовать другую систему. Возможно, время уже упущено, но и сейчас через трещину во льду, может быть, хлынет вонючий поток снизу и станет видна грязь, которая имеет отношение к настоящему. Соренсон снял трубку и вызвал своего секретаря.
– Да, сэр?
– Закажите мне билет на самолет до Сентралии, в Иллинойсе, или до ближайшего к нему города. Естественно, на вымышленное имя. Я надеюсь, вы мне его сообщите.
– На какое время, господин директор?
– Сразу после полудня, если получится. Потом соедините меня с женой. Я не вернусь домой к обеду.
Клод Моро изучал копию сообщения из Нюрнберга, расшифрованное досье на некого доктора Ханса Траупмана, главного хирурга нюрнбергской больницы.
«Ханс Траупман родился 21 апреля 1922 года в Берлине; сын двух врачей, Эриха и Марлей Траупман; рано проявил высокий коэффициент умственного развития, согласно записям, сделанным еще в начальных классах школы…»
Далее в досье говорилось об академических достижениях Траупмана, о коротком периоде участия в гитлерюгенде по указу фюрера, о работе после медицинского колледжа в Нюрнберге в качестве врача в Sanit"atstruppen – медицинских частях вермахта.
«После войны Траупман вернулся в Нюрнберг, где прошел подготовку и стал специализироваться в нейрохирургии. Сделав за десять лет несчетное количество операций, он стал ведущим нейрохирургом страны, если не всего свободного мира. О его частной жизни известно мало. Он был женат на Эльке Мюллер, брак расторгнут через пять лет, детей нет. С тех пор он живет в роскошной квартире в самом модном районе Нюрнберга. Богат, часто обедает в самых дорогих ресторанах и любит давать чрезмерные чаевые. Круг друзей обширен: от коллег-врачей до политиков из Бонна и многих знаменитостей кино– и телеэкрана. Вкратце его можно назвать бонвиваном с такими талантами в медицине, которые позволяют ему вести экстравагантный образ жизни».
Моро снял трубку и нажал на кнопку прямой связи с их человеком в Нюрнберге.
– Да? – ответили по-немецки.
– Это я.
– Я послал вам все, чем мы владеем.
– Нет, не все. Раскопайте все, что сможете, об Эльке Мюллер.
– О бывшей жене Траупмана? Зачем? Это уже в прошлом.
– Потому что именно она ключ ко всему, идиот. Развод через год-другой – это понятно, через двадцать лет – вполне допустимо, но только не через пять. За этим что-то кроется. Делайте, как я сказал, и как можно скорее пришлите мне материал на нее.
– Это же совсем другое задание, – запротестовал агент в Нюрнберге. – Она теперь живет в Мюнхене под своей девичьей фамилией.
– Мюллер, конечно. Адрес у вас есть?
– Естественно. – И агент Второго бюро дал ему адрес.
– Тогда забудьте о предыдущем задании. Я передумал. Предупредите Мюнхен, что я вылетаю к ним. Хочу сам повидать эту леди.
– Как скажете, но я думаю, вы с ума сошли.
– Все с ума сошли, – парировал Моро. – В такое уж время живем.
Самолет Соренсона приземлился в Маунт-Вернон, в Иллинойсе, примерно в тридцати милях к югу от Сентралии. По поддельным водительским правам и кредитной карточке, предоставленным отделом консульских операций, он взял напрокат машину и, придерживаясь маршрута, любезно растолкованного ему служащим прокатного агентства, поехал на север. В консульском отделе его предусмотрительно снабдили картой Сентралии с четко отмеченным адресом: Сайпрес, дом № 121 и с указателями, как добраться до 51-го шоссе. Двадцать минут спустя Соренсон ехал по тихой, окаймленной деревьями улице, выискивая дом 121. Улица эта была типична для Центральной Америки, только другой, канувшей в Лету, эпохи. Здесь преобладали постройки для крупной буржуазии в стиле Нормана Рокуэлла: просторные дома с солидным крыльцом, множеством решеток, даже с креслами-качалками. Легко было себе представить, как хозяева, удобно устроившись в них, попивают днем чай со своими соседями.
Наконец он увидел почтовый ящик с номером 121. Правда, дом отличался от других. Не по стилю или размеру, а чем-то иным, едва уловимым. Чем же? Да окнами, догадался директор отдела консульских операций. На всех окнах второго и третьего этажей были задернуты шторы. Даже огромное, из нескольких стекол окно эркера цокольного этажа, окаймленное двумя вертикальными прямоугольниками из витражного стекла, наглухо закрывало жалюзи. Создавалось впечатление, что в этом доме посетителей не особенно жалуют. Уэсли попытался прикинуть, попадет ли он в эту категорию или дело обернется еще хуже. Он припарковал машину перед домом, вышел и направился вверх по бетонной дорожке. Поднявшись по ступенькам крыльца, он позвонил.
Дверь открылась, и на пороге появился худощавый старик с редеющими седыми волосами и в очках с толстыми стеклами.