Паучье княжество

– Да хранят Всевышние Императора, как родители хранят сыновей своих! – прочистив горло, Яков Николаевич поднял руки, и сироты заученно вторили его движению. – Истинно!

– Истинно! – прокатилось по толпе приютских.

– Истинно! – выдохнула Маришка.

Порыв ледяного ветра унёс их слова далеко в пустошь. Маришка старалась на неё не смотреть. Не замечать этих мёртвых, покрывшихся сизой сморозью земель вокруг.

Они знали, что едут далеко на восток. Они знали – давно, заранее, – что новый их дом обжился далеко-далеко от людских поселений.

Но Маришка не думала, что найдут они его здесь – прямо среди ничего.

Отчего же Император выбрал для них такое место? Мог ли он не знать, где старый княжеский дом располагался…

Или могли ли его обмануть?

Маришка задержала дыхание на мгновение. От собственных преступных мыслей по телу прокатилась дрожь. Не дóлжно ей было так думать. Она не сомневалась в своем повелителе. Она любила его. А он любил их.

На счастье, от ушедших куда-то не туда дум Маришку быстро отвлекли смешки и возня позади. Негромкие, но раздражающие ухо звуки. Нервирующие ровно настолько, насколько может муха, бьющаяся о стекло.

Приютская передёрнула плечами, веля себе не смотреть назад. Она знала, кого там увидит.

Но смех не затихал. И был неуместен сейчас. Совсем.

Кто-то из них – стоявших позади – наконец сдавленно хрюкнул. И больше не выдержав, Маришка обернулась.

«Разумеется», – пронеслось у неё в голове.

Володя и Александр – завсегдатаи учительской комнаты наказаний, прячась за девчачьими спинами, по очереди и наотмашь лупили ладонями по козырьку старенького кепи малыша Луки. Оно съезжало ему на лицо, когда он всё пытался его поправить и увернуться, но ничего не получалось – остальные младшегодки, обступив их плотным кольцом, корчились со смеху и не давали отойти. Тяжёлые удары находили Луку со всех сторон. Точно в шахматной партии старшие чередовали ходы: то Володя ударит, то Александр. И лицо мальчика становилось всё краснее и краснее – сомнений не оставалось: он вот-вот разревётся.

Настя тоже оглянулась, заметив, куда смотрит Маришка. И тут же вцепилась взглядом в Александрово лицо, обычно какое-то по-барски холёное и красивое, сейчас – перекошенное беззвучным хохотом.

Скривившись, Маришка поспешила отвернуться. А вот подружке цирковое представление, похоже, пришлось по нраву. Настя и не пыталась сдержать улыбки, разглядывая, впрочем, скорее своего ненаглядного

. Будто бы и не замечая даже, что, собственно, тот вытворяет. И всё ещё демонстрируя Якову Николаевичу свой затылок.

Маришка, сконфуженная, дёрнула подругу за рукав:

«Слушай!» – указала она на учителя одними глазами.

Об имперской милости Яков Николаевич распинался долго. Маришка слышала, как от холода стучат подружкины зубы. Однако весть, завершившая его речь, бесспорно стоила того, чтобы стоять на морозе хоть целый день.

– Это шутка? – Настины светлые брови взлетели вверх.

Маришка не ответила. Она украдкой оглядывала лица остальных. По сиротской толпе бежал гул. Они были взбудоражены.

Новый дом уготовил приютским дортуары на троих. Удивительная роскошь против бараков с койками – женского и мужского, – где им приходилось спать прежде.

И весть эта была… неожиданной.

И казалось, ничто не было способно разрушить исключительность того момента. Ведь им пожаловали первую на их памяти почти собственность. Но…

– Отчего же не на двоих? – протянул за Маришкиной спиной Володя. – Какие-то непотребства, господин Яков…

И снова россыпь сдавленных смешков.

«Всевышние!» – Маришка снова обернулась. Стремительно и озлобленно в этот раз.

По её мнению, Володина цыганская кровь, придававшая ему небывалой бравады, в конце концов – там, в будущем – приведёт прямиком на кол. Она была уверена, после выхода из приюта он примется промышлять не иначе как разбоем.

Он поймал её взгляд и оскалился:

– Возьмём Наську третьей, а?

Если бы щёки Маришки и без того не горели от ледяного ветра, то она непременно покраснела бы. И с губ её почти сорвалось «мерзавец», но Настя успела предостерегающе сжать запястье.

Слова свои Володя, по обыкновению, произнёс негромко – по-крысьи, чтоб слышали только приятели. Но в этот раз всё же он просчитался.

В повисшей тишине голос его отзвучал набатным боем.

Учитель молчал.

Стихло и робкое хихиканье Володиной своры.

Разделявшее их расстояние Яков Николаевич преодолел всего в пару шагов. Удар был быстрым и хлёстким. Голова воспитанника дёрнулась, и заплатанное кепи слетело на землю, обнажая чернявую лохматую голову с клоком седых волос у виска.

– Разве дозволялось тебе, – учитель посмотрел на него сверху вниз, – открывать рот?

Тишина вокруг стала могильной.

– Я не слышу, – прошипел Яков Николаевич.

– Нет, господин.

Вернувшись к воротам, мужчина с силой толкнул створки плечом. Старые петли взвизгнули, прежде чем пустить в свои владения чужаков.

Учитель широким шагом направился внутрь, даже не трудясь удостовериться, следует ли за ним его сиротский выводок.