Паучье княжество

– Да ну? – Маришка резко повернулась к ней, даже радуясь немного, что малявка решила вмешаться.

Будет на кого выплеснуть… это. Мерзкое, гнусное чувство – обиду, – что разрасталось внутри. Становилось всё больше и невыносимее с каждым взглядом, брошенным на дурацкое подружкино выходное платье.

Малявка всё ещё лежала на спине, но теперь её мелкие, мышиные глазёнки изучали не потолок, а собственных соседок. Взгляд бегал с одного лица на другое и обратно. Это раздражало. Это распаляло.

Маришка медленно выпрямилась на кровати, будто змея перед броском:

– Как думается тебе, мелюзге будут очень рады?

– Я… – глаза малолетки метнулись к ней.

– Мне думается, что нет.

Танюша стушевалась. Не выдержав её взгляда, малявка поспешила отвернуться к стене. А Маришка не смогла сдержать улыбки. Обида хоть немного, но отпускала её.

– Мне страшно оставаться одной… – голос Танюши был настолько тих, приглушённый стеной, что приютские едва его уловили.

– А? – Настя сердито зыркнула в спину малолетки. – Что ты там бубнишь? Говог'и ног'мально или – ещё лучше – вообще помолчи.

Маришка вяло усмехнулась. И вернулась к своим записям, посчитав, что разговор окончен.

Но нет.

Настя закрыла изрядно похудевшую сумку и аккуратно задвинула её под кровать. После чего повернулась к подружке.

– Эй!

Приютская в два шага пересекла комнату и положила ладонь на шершавую и серую страницу дневника:

– Мы должны пойти.

Маришка выдернула тетрадку из-под чужих пальцев. Она ненавидела, когда кто-то трогал её вещи. Даже если это была Настасья.

– Должны? – она подняла на подружку заблестевшие злобой глаза.

«Должны? Должны?!»

– Должны.

Маришка сверлила подружку глазами, прежде чем нарочито насмешливо фыркнуть.

– Маг'ишка… – предостерегающе прошипела Настя.

Но та в ответ лишь откинулась спиной на подушку, устало прикрывая глаза.

Это было невозможным – не хотеть чего-то, что надобно было хотеть. Ведь Володя хотел.

– Мы идём, – твёрдо сообщила Настя.

Маришка ничего не ответила.

– Идём, – настаивала Настя.

И вдруг Танюша завизжала. Так громко, пронзительно, что обе её соседки подпрыгнули на месте:

– Я одна тут не останусь! Не останусь!

– Закрой рот! – в ужасе зашипела Маришка.

«Только этого недоставало…» – она бросила быстрый взгляд на дверь.

Танюша подскочила с кровати и заметалась по комнате: «Не останусь! Нет! Не оставляйте меня!»

На ночном свету, падающем от окна, мокро блестели её впалые щёки. Красная лента ослабла, и бант, съехавший почти ей на лоб, казался ещё более нелепым.

«Всевышние, дайте мне сил…» – Маришка спихнула с коленей тетрадку и вскочила на ноги:

– Эй, угомонись же!

– Тут умертвия! – взревела девочка.

Разумеется, россказни о доме, кишащем нечистью, не могли пройти мимо чересчур ещё впечатлительной малолетки. Разумеется, она в них поверила. Разумеется, она ещё доставит им – в связи с этим – целую тьму-тьмущую проблем.

– Умертвия-умертвия-умертвия!..

– Ежели ты сейчас не умолкнешь, – Настя крадучись двинулась на малолетку, – умег'твия будут последним, чего надобно будет бояться.

Танюша бросилась к окну. Она вся тряслась.

«Всевышние…»

– А ну прекрати!

Но девочка словно оглохла.

– Не-останусь-нет-не-останусь!

Так не могло продолжаться. Ежели малявка не угомонится, наутро их всех хорошенько высекут во дворе. Настя, кажется, тоже это смекнула и испуганно повернулась к Маришке: «Помоги мне!»

Та метнулась к девчонке и схватила её за плечо:

– Прекрати, говорят тебе! – и ощутимо встряхнула. – Яков услышит!

Танюша выла.

«Пустоголовая младшегодка!»

– Да кончай же! – Настя вдруг со всего размаху залепила рёве пощёчину.

Вопли той на миг оборвались. А затем вернулись с удвоенной силой. Малявка захлёбывалась рыданиями.

– Умолкни! Пожалуйста, замолчи! – Маришка в ужасе оглянулась на дверь.

«Как далеко успел отойти Яков?»

Она снова встряхнула Танюшу. И снова это не помогло.

Настя отпихнула Маришку, вероятно вдруг сообразив что-то. И… неожиданно присела перед младшей девочкой на колени:

– Ладно, будет тебе, – тон её, само её лицо вмиг переменились. Стали нежными, сладкими, будто патока.

А руки всё равно дрожали.

Маришка отвела взгляд.

Ей не нравилось, когда подружка так делала. За одно мгновение меняла своё поведение. И наблюдать за этим всегда было почти неприятно.

– Пг'ости-пг'ости, что удаг'ила. Ладно? Тебя ведь ни г'азу ещё он не пог'ол, так ведь? Повег'ь, надобно постаг'аться, чтобы было так и дальше.

Она обвила руками хрупкие Танюшины плечи.

Маришка поджала губы. Подружка была хитрой, будто лисица.

– Ты сейчас весь дом пег'ебудишь, а нас завтг'а так больно поколотят, ты и не пг'едставляешь, как больно, – шептала Настасья. – И тебя, и меня, и Маг'ишку. С тебя снимут платье, мальчишки увидят, а потом долго ещё будут смеяться. Тебе того хочется?

Танюша покачала головой.

На удивление Настины слова сработали. Танюша затихла, лишь удушливо всхлипывала в грудь старшегодки.

– Ну вот так. Добг'о. Молодец. – Подождав, пока девочка совсем успокоится, она слегка отстранилась. – И чего было г'еветь?

– Можно мне с вами?