Паучье княжество

Приютская раздражённо дёрнула плечом. Но возразить было нечего.

– Да ей и некому было, – довольно прищурилась Настя, когда Маришка ссутулилась. – Сама подумай, дг'узей она вг'оде не успела завести.

– Положим, – Ковальчик заправила волосы за уши. Сдаваться ей не хотелось. – Но что теперь?

– А что тепег'ь? – Настя протянула подруге руку, желая поднять ту наконец с пола. – Найдут, вег'нут, выпог'ют. Ты, что ли, сама не сбегала?

Маришка не стала ничего отвечать. То и не было нужно.

Настя аккуратно подняла её на подламывающиеся ноги. Маришка выдавила улыбку, отнимая у той руку. Принимать помощь от неё совсем не хотелось.

Анфиса, служанка, что выносила накануне приютским воду и хлеб – её имя сообщила Маришке Настасья, – около полудня велела всем выстроиться в коридоре. И Настя… Настя выторговала у неё Маришкино право остаться в постели, ведь её «женские боли всё никак не отпустят».

– Она лишилась чувств, едва встав поутг'у с кушетки! Служанке до этого, разумеется, не было дела. Но она отчего-то отступила. Пообещав, однако, обо всём донести господину учителю.

– Останься тоже! – злясь сама на себя за слабость, выпалила Маришка, стоило Насте направиться к двери.

Без Насти комната останется совсем пустой. С одиноко стоящей Танюшиной кроватью. С мерзкой темнотой под ней… Маришка лежала у самой стены, отодвинувшись от края матраса настолько, насколько только позволяли его размеры. Вжавшись в стену плечом, с руками по швам, боясь высунуть даже кончик ногтя из-под тонкого одеяла. Будто то спасло бы её.

– А?

Как только подруга обернулась, Ковальчик пожалела о вырвавшихся словах. Настя ликовала. Весь её вид так и голосил: «Нуждаешься во мне? Во мне, в крысе?»

Но тьма, таращившаяся на Маришку из-под кроватей, заставила её затолкать гордость куда поглубже.

– Скажи служанке, мне требуется уход, – проклиная саму себя за трусость, едва слышно сказала Маришка.

– А тебе тг'ебуется уход?

Маришка сглотнула. Взгляд вновь непроизвольно скользнул под соседнюю кровать. Заметив то, Настя переменилась в лице. Пальцы вцепились в дверную ручку:

– Извини, думаю, Анфиса не г'азг'ешит, – сказала она холодно и отрывисто.

– Подожди!

Но подруга выскользнула в коридор, с громким стуком захлопнув за собой дверь.

«Чтоб тебя…»

Маришке хотелось вскочить и побежать следом. Она была готова драить лестницы хоть до следующего утра. Уговорить учителя дать ей позволение спать во дворе, в пустоши – где угодно, лишь бы подальше от тёмных спален и тварей, прячущихся под…

Она осталась на месте. Бегать Маришка теперь не то чтобы очень могла. Выдавать себя, а заодно и Настю – не имела права.

За дверью Маришкиной спальни Анфиса проводила сиротам инструктаж – мало чем отличающийся от того, что давался в их прежней обители. А через несколько минут до приютской стали доноситься привычные звуки гремящих вёдер да шлёпанье половых тряпок. То ли пришибленные строгим голосом служанки, то ли напуганные прилюдной утренней поркой приютские принялись за уборку в полном безмолвии.

«Проклятый дом…»

Маришка всё же их слышала. Лежала в постели, боясь даже пошевелиться, и слушала, слушала, слушала звуки уборки, что доносились из коридора. Они помогали ей верить, что она не одна. Что, вылези тварь из-под соседней кровати, её визга будет достаточно, чтоб все сбежались и успели спасти её. Но будет ли его достаточно?

Она скосила глаза на Настину кровать. И заставляла себя смотреть под неё так долго, пока от напряжения не стало казаться, будто в густой темноте что-то шевелится. Пока тело не прошиб ледяной пот. И только тогда Маришка моргнула. Видение тут же исчезло. Темнота под кроватью не шевелилась. Оттуда не показалось бледных пальцев, не блеснули холодным светом стеклянные глаза. Нечестивый не даст ей так просто узреть себя при свете дня.

«Но ведь это не значит, что его там нет. Что он не липнет прямо сейчас снизу к твоему матрасу, выжидая момент, чтобы заползти к тебе под одеяло и выцарапать глаза…»

Часто-часто забилось сердце. И Маришка всхлипнула. И разозлилась. Будто желая наказать саму себя, а быть может, доказать умертвию, что она не боится, что ему лучше бы оставить её в покое, Маришка заставила себя свеситься с кровати и заглянула прямо туда, в черноту.

Но внизу никого не было. Маришка прерывисто выдохнула.

«И только посмей там появиться!»

Страх мешался со злостью. Она стиснула зубы.

Надобно было заставить себя позабыть об умертвии. Не дать мыслям о нём свести себя с ума. Но как?

Маришка резким движением выудила из-под кровати дорожный саквояж, а из него – тряпичный свёрток, в котором хранила табачные крошки. И вновь забилась к стене.

Зацепив из свёртка щепоть, она поднесла пальцы к носу. И спешно вдохнула. Это должно было помочь. Крошки добрались, казалось, до самого мозга, обжигая всё на пути. Приютская зажмурилась, высушивая навернувшиеся слёзы. И громко чихнула. Затем ещё. И ещё.