Печать мастера

Великий выискался. Даром, что сам наверняка знает знает два с половиной плетения, одно из которых — «светляк».

Плести «внизу» не мог никто, но “мастеровой” пощупал наставника, посмотрел язык, потрогал лоб, размотал повязку на том, что осталось от руки, нахмурился и не отшатнулся — уже за одно это Коста поставит за него свечу в храме. Если выберется.

«Нет». Это приговор. «Нет» — не выживет. Шансов нет. Если ничего не сделать — мастер просто сгорит за пару дней, сожжет внутренний жар.

«Нужны плетения или хотя бы травы с эликсирами» — посоветовал “мастеровой” ему то, что Коста знал и так. «Прощайся, у многих не было и этого».

Прощаться он не собирался.

Коста укутал Наставника сверху одеждой, которую снял с тех, кому она больше никогда не понадобится — за два дня отсюда вынесли двоих. Вытащил и снова скатал валик под голову — уложив мастера поудобнее. И сел рядом — охранять и думать. Ему не помешали бы краски, кисти, чистый лист и немного хорошего света… но, пока этого нет, он будет думать так.

«Чему я безрезультатно учил тебя десять зим? Думать!»

«Девять» — мысленно ответил Наставнику Коста, и снова повыше подтянул ворох грязной одежды сверху — мастера знобило со вчерашнего вечера.

Его учили девять зим. И он собирался сделать так, чтобы зим стало «десять». Чтобы не сказал этот псаков “мастеровой”, возомнивший себя лекарем-недоучкой, прощаться Коста не собирался. Он собирался — думать. Раскладывать цель на составляющие и решать каждую задачу по кусочкам. Одну за другой. Одну за другой. До тех пор, пока не будут решены все.

И первая задача — выжить.

Добыть воды. Еды. И заставить работорговцев применить плетения. Мастер должен выжить. Очнуться, дожить до аукциона, а там… Коста задумался — это следующая задача. Эту он будет решать позже.

Люди в трюме шептались, что плыть до Аль-джамбры ещё пару декад.

Ему нужны три вещи. Вода. Еда. Плетения. И… он посмотрел в дальний угол на четверку бугаев… и — безопасность.

***

— Опять «твоя» пришла, — «мастеровой» попытался засмеяться, показывая вперед, но вышел только отрывистый лающий кашель.

Коста повернулся и насупился — «чего надо», но девочка даже не обратила внимания на выражение лица, продолжая молча терпеливо стоять рядом. Мелкая — макушка едва доставала ему до пряжки на поясе — зим четыре-пять. Молчаливая — как «заноза». И — голодная.

Вчера вечером он ел руками. Черпая пальцами липкую несоленую кашу из миски. Запихивал в рот, давился и быстро работал челюстями, потому что чашку уже ждали. Воды — не досталось, так хоть поесть.

Не будет есть — не будет сил, не будет сил — не сможет помочь мастеру, не сможет помочь — не сбегут до аукциона, размышлял Коста практично.

Когда он заглотнул половину — пришла малявка. Подошла тихо в их угол. И встала напротив, молча наблюдая темными глазищами, как он ест. Коста не подавился — жрать он мог что угодно и в любых условиях, но каша стала ещё отвратительнее на вкус. И следующая горсть даже немного горчила от того, как пристально смотрел ребенок.