Печать мастера

Прощаться Коста не собирался. Как и сдаваться. Как и лезть больше на рожон прямо в лоб. Он пощупал ребра — всетаки похоже треснули, разбитую губу в утренней драке, и нашел взглядом темный угол в другой части трюма, который отвоевала себе четверка бугаев — лучшее место у окна.

Если бы Мастер пришел в себя, он бы договорился. Нашел слова. Заболтал, убедил бы, соврал, обманул, запутал… но договорился бы. И с теми, кто в трюме, и с теми, кто сверху. В этом Коста не сомневался. Но он — не Мастер.

Коста вздохнул и принялся считать фениксы.

Женщин в трюме было четырнадцать. Пятнадцать, поправился он про себя. Значит, сорок пять фениксов.

Мужчин двадцать один. Девять детей. Пять стариков. Пять — если старик, которого он притащил, переживет завтрашний день.

И… мастер. Которого с шестым кругом оценят очень высоко. В качестве алтарной жертвы.

***

Трюм, утро следующего дня

Коста думал всю ночь напролет, и если с первой частью плана все было ясно, то вторая часть успехом не увенчалась. А ему нужна была помощь.

“Мастеровой” оказался прав. После вчерашнего, когда половина трюма вечером осталась без воды, и его избили — от него все держались подальше. Даже заговорить по пути в закуток, который выполнял роль «нужника» — не удалось. Все отмалчивались, отодвигались и опускали глаза, какбудто он чем-то болен. Особенно, когда бугай демонстративно провел ребром по горлу, показав ему на дверь — “не жилец, вынесут после кормежки”.

Раз с ним не говорили, Коста попытался использовать “жестовый язык”, который тоже не помог. Из всех, кому Коста аккуратно сигналил напротив «помощь», складывая пальцы — его жест поняли только двое худых от недоедания мужчин, и те сразу отвели глаза — помогать не будут, и один из “принципиальных верующих”, который в ответ просто осенил себя знаменьем Великого. Себя и Косту заодно.

“Идиот” — сплюнул Коста в угол.

«Мастеровой» отказался ещё вчера — “тут каждый сам за себя”. Во всем трюме только один человек точно был полностью на его стороне, и то, потому что был без сознания — Мастер.

«Жестовый» — ничего не дал. Все в трюме будут молчать, как крысы, забившись в угол. Коста не обижался — он лучше других понимал, что самое главное — выжить. И делал бы так же — отошел в сторону, закрыл глаза и уши, если бы… не мастер.

Старик должен выжить. Это все, что у него есть.

Что он может один?

Зато перед утренней выдачей рабам корма пришла «пигалица». Сама. И на этот раз не тянула руки — “дай, дай, дай”, а просто стояла молча, лупая темными глазищами.

— Нету, — Коста снова показал ей пустые руки. — Нету, видишь? И больше не будет, не ходи…

То, что ему больше не позволят ни есть, ни пить, понимали все. Кроме “малявки”.

«Пигалица» моргнула пару раз и вытянула вперед маленький кулачок, и разжала. На колени Косте плюхнулся маленький серый шарик.

“Упругий” — пощупал он узелок с краю и… воняет кашей. Малявка подождала реакции, и, не дождавшись, цапнула шарик с ладони, быстро сунула в рот, пососала и выплюнула на руку. И тут же положила обратно — Косте.

“Сосать, какой глупый” — моргнула малявка, показывая глазами на подарок и тут же убежала к матери.

***

Коста перекатывал шарик в ладони и считал, вспоминая.

Раз.

Щелкает задвижка с той стороны двери. Бугай отдает команду — “тихо”, “тишина в трюме”.

Два.

Четверка выстраивается перед выходом.

Три. Четыре. Пять.

Снимают плетения и дверь открывается на несколько мгновений.

Шесть.

Двое бугаев делают шаг за дверь и забирают ведра, которые стоят на пороге.

Семь.

Ведра заносят.

Восемь. Девять. Десять.