Печать правосудия

К концу второго раунда я немного перестроился. Да, пришлось пятьдесят раз получить по морде, но сбросить настройки, которые использовал семнадцать лет, за шесть минут – не самая простая задача. Я больше не рвался в бой и не спешил сокращать дистанцию. Подвижный Толкачев всегда уходил из-под удара в самый последний момент и контратаковал без промахов.

Приспешники Толкачева подначивали своего лидера вдарить мне ещё круче. Если в первом раунде они были рады увидеть кровь на моем лице, то ко второму аппетиты разыгрались.

– Выруби его, Рома!

– Сделай нокаут!

Девчонки охали, когда мне прилетало по лицу особенно звучно. Диана просто охала, а Юля охала и хихикала.

Придурки могли подначивать своего командира сколько угодно, вот только падать я не собирался. Из атаки я перешел в позиционный бой. Теперь мы обменивались выпадами. Игра первым номером слишком дорого мне обошлась. Закончился второй раунд. К началу третьего я примерно понимал, что нужно делать. Толкачев начал повторяться. Одинаковая череда комбинаций, подъем правого плеча перед атакой, уход корпусом влево и вниз в клинче.

– Может на сегодня хватит? – тренер похлопал меня по плечу. – Ты неплохо выступил. Толкачев у нас отличник, мало кто выдерживает два раунда в таком темпе. Продолжим в следующий раз?

– Ни за что.

– Ух ты, – он отвернулся и посмотрел на табло, отсчитывающее последние секунды перерыва. – Ну тогда удачи. Впереди тебя ждет самый веселый раунд.

– Это почему?

– Все это время Роман копил силы. Сейчас будет взрыв.

– Копил силы? – я вытер пот со лба. – Где он, мать вашу, их хранил?

– Удачи, Никита!

И тренер не соврал. Толкачев обрушился на меня почти безостановочной комбинацией. Я закрылся в глухую оборону. Прилетало везде, где я хоть немного открывался. Приподнята рука – получи в печень, промежуток между руками – держи в нос, слишком сильно прижал руки – вот тебе проникающий в ухо.

Дрался я много, но в бою один на один этот бой я не мог назвать своим лучшим. Моя уверенность таяла, в одну секунду я даже подумал, что не удержусь на ногах, но такого допустить я не мог.

Выжидая пробелы между комбинациями, я начал отвечать. Правый крюк, левый апперкот, правый прямой, левый крюк. Все мимо. Каждый раз я опаздывал на полсекунды, за что получал ещё точнее и больнее.

Охи, вздохи, крики, пламенные возгласы и чуть озабоченные моими состоянием комментарии тренера я больше не слышал. Внутри все бурлило и закипало. Я так злился от собственной беспомощности, что готов был взреветь, будто медведь гризли. Таймер сокращался к нулю, готовясь провозгласить окончание третьего раунда, а вместе с ним – мое сухое поражение. Ни одного удара в цель.

Толкачев пробил мне дважды по корпусу, а затем хлестнул пощечину по лицу, вместо удара.

– Ох-хо-хо!

– Отхлестай его, Толкач!

Издевается, сука…

Я подсел, отвел правое плечо и ударил. Рука улетела вперед намного быстрее, чем я себе представлял. Сорвалась с места, будто выпущенная стрела. Она стала легкой, но несла очень тяжелый груз. Я плохо видел, но, кажется, на конце промелькнуло красноватое облако силы. Хотя, как такое возможно?

Попал.

Толкачев подлетел в воздух, разгруппировался, раскинул руки и ноги в беспорядочном балетном прыжке, а потом с грохотом рухнул на ковер и укатился прямо к ногам своих рьяных болельщиков.

Неожиданно в зале стало так тихо, что я отчетливо слышал жужжание галогенового плафона. Ребята и тренер уставились на меня. Они молчали. Кто-то медленно моргал, а кто-то так офигел, что забыл, как это делается.

– Не понял…

– Он же использовал силу…

– Как такое возможно?..

Вдруг над головой вспыхнуло. Сразу три плиты затрещали, заискрили, а затем стрельнули предохранителями. Зал погрузился в темноту. Через несколько секунд открылась дверь, внутрь вбежал электрик Денис.

– Что случилось?! Скачков не было! Вы щиток сломали?!

… … …

За хорошее поведение я получил выходной. Мне можно было идти куда угодно и делать что угодно, во всяком случае так сказал Шумякин. Но зная желание обников всё и вся держать под контролем, я догадывался, что за мной могут следить. С обниками все работает через одно место. Если они тебя отпускают – это означает, что ты у них на крючке. Хочешь остаться незамеченным – поставь их в неловкое положение. По-другому не работает.

Впрочем, в этот день я не собирался делать чего-то, что требовалось скрыть. Я собирался побыть законопослушным гражданином, тем более того требовала совесть.

Бубля я нашел в центральной городской больнице на одиннадцатом этаже в восьмой палате. Прошло уже прилично времени, и теперь к нему пускали не только родственников.

Он лежал на высокой больничной койке, увешанный приборами, датчиками, пронизанный трубками. Из-за маски на лице и пластырей, удерживающих провода, я его толком и не рассмотрел. Бледный, совершенно не похожий на себя, он лежал с закрытыми глазами и не шевелился. О том, что он жив, свидетельствовали только показатели на приборах.