Она прислонилась к косяку теперь полностью открытой двери, на гибком бедре тонкий серебряный жезл, украшенный филигранным изображением того же знака, что на рукаве Хафны. В ее маленьком теле грация пантеры. Короткое, радужного цвета платье перевязано на поясе и не скрывает мягких изгибов тела. Голова увенчана ореолом льняных волос и слегка наклонена, как у любопытной птицы. Изгиб губ цвета старой розы намекает на улыбку, но в голубых глазах улыбки нет.
– Что здесь происходит? – повторила она. – Отвечай, младший офицер Хафна.
На фоне солнечно-ярких волос ее кожа кажется необычно темной. В чертах лица острые признаки этой расы, но каким-то неуловимым образом напоминают не стервятника, как лицо Ванарка, а скорее попугая. Та же пастельная красота, та же хрупкая привлекательность.
– Мы казним тафета, ра Налина, – произнес офицер. – Он напал на рату Ванарка и убил бы его, если бы лифт опустился на мгновение позже.
Лицо Налины стало жестким.
– Почему он не был доставлен в суд, как приказывает Совет, чтобы казнь могла стать публичным предупреждениям другим таким, как он?
– Рата Ванарк отдал противоположный приказ.
– А, Ванарк. Поэтому ты утверждаешь, что знаешь мысли Нал Суры. Но припоминаю, что на Совете ты голосовал за публичную казнь мятежных тафетов, когда я была против. Странно, что ты мог забыть это постановление.
– Я его не забыл, – ответил Ванарк. – Не забыл я и то, что по моему предложению каждый член Совета имеет право на приказ о немедленной казни. Сейчас я пользуюсь этим правом.
Я слушал все это с любопытной отстраненностью. Не было сомнений в том, что так или иначе я буду казнен. И не имело значения, умру ли я немедленно или чуть позже.
Налина щелкнула жезлом.
– Ты имеешь право. Давай побыстрей. Мне сообщили о новом эксперименте, самом успешном из всех, и я тороплюсь при нем присутствовать.
– Спасибо, Налина, – сказал Ванарк, и мне показалось, что в голосе его звучит насмешка. Он отвернулся от нее. – Младший офицер Хавна! – сказал он. – Корет этого тафета!
Офицер отдал честь и повернулся. Что ж, – подумал я, – вот и все. Я предпочел бы перед смертью еще раз увидеть солнце.
Когда я смотрел на необычное оружие одетых в зеленые мундиры солдат и видел, как они поднимают оружие, чтобы разрядить его, мне пришла странная мысль. Могут ли они убить меня, эти жуткие маленькие люди? Или я так отличаюсь от них по структуре, так определенно принадлежу к другому уровню существования, что их попытка только приведет меня в мой мир, из которого я пришел, в мир зелени, растущих деревьев и журчащей воды?
В этот момент последней угрозы я испытывал только ностальгию по всему этому, по всему тому, на что имею право с рождения.
Не было сомнений в том, что мальчик, Чарльз Дорси, заболел той же необъяснимой болезнью, что и другие два местных жителя, которые сейчас находятся в больнице: Адат Дженкс и Боб Грант. Уезжая из лагеря Ванука, я пытался заставить себя сосредоточиться на этой проблеме, пытался снова вспомнить все, что мы знаем об этой изнурительной болезни, у которой появилась третья жертва. Однако я обнаружил, что не могу не отвлекаться на другие проблемы, вряд ли терапевтические, но тем не менее очень серьезные.
Во-первых, вопрос о карантине, в который я посадил нескольких оставшихся в лагере людей. Из-за мальчика Дорси проблем не будет. Он сирота и находится под опекой трастовой компании. Телеграмма соответствующему работнику предотвратит вопросы. У меня с собой были письма трех остальных молодых людей их родственникам, которые, как я надеялся, задержат вмешательство этих родственников хотя бы на неделю.
В этом отношении меня беспокоило, имел ли я право позволить остальным мальчикам разъехаться по домам, когда телефонный звонок мог бы остановить их на станции. Не разнесут ли они эпидемию?
Три случая комы с медленно покидающими пациентов жизненными силами определенно эндемичны в районе озера Ванука. Это говорит о том, что центр заболевания здесь. Мы не обнаружили ни бактерий, ни фильтрующихся вирусов, которые могли бы передать болезнь нашим испытательным животным. Я решил, что это оправдывает мои действия в данном случае.
Возможно, это софистика. Я подумал, как бы я действовал, если бы от моего решения не зависели инвестиции в несколько сотен тысяч долларов. Большие Деньги пугливы и вспыльчивы. Если бы я настоял на общем карантине, на следующий год и пяти процентов наших клиентов здесь не было бы.
Я убеждал себя, что этот аспект ситуации на меня не действовал, но не мог отрицать, что согласился хранить в тайне исчезновение Хью Ламберта не только по личным причинам.
В это уравнение входила также репутация лагеря. Богатые особенно опасаются похищения, и покровители и спонсоры лагеря имеют право подумать: если директор лагеря может загадочно исчезнуть из него, их сыновей здесь не будет. Однако не это стало главным аргументом в пользу молчания.
Эдит Норн сформулировала это так: