Пьем до дна

Высокая оранжевая трава, которую она назвала фортлик, шуршала у наших колен. Светящиеся стебли были диаметром с мой указательный палец. Они поднимались прямо от земли. Широкие заостренные листья своими основаниями окутывали стебли, потом грациозно изгибались наружу. На стеблях овальные бугорки толщиной и длиной в мой большой палец, оканчивающиеся кисточками, шелковистыми светлыми кисточками.

Я сорвал одно такое утолщение, снял оболочку и увидел плод размером с зерно пшеницы.

Но если это уже зрелая пшеница, подумал я, стебли должны подниматься выше наших голов. И тут впервые с того момента как я прошел через страшный морг, который девушка назвала Стеной Входа, я вспомнил, что все, что я вижу в Мернии, нужно рассматривать в меньших масштабах. По меркам моего мира эти растения были высотой в четыре дюйма.

Почвы не было, всё огромное пространство растений, которое я видел в пути из лузана, орошается искусственно! Оно все изрезано глубокими бороздками, которые могут быть только работой человека. Маленький народ с бесконечным трудом провел в твердом основании эти крошечные каналы, сделав каменную пустыню плодородной.

– Откуда приходит вода? – задал я следующий вопрос, пришедший мне в голову. – Я не вижу нигде ручьев.

Налина оторвалась от своих размышлений.

– Она просачивается через Западную Стену.

– Могу представить себе, что поры в стене пропускают достаточно воды из подземного источника, чтобы удовлетворять ваши нужды, одновременно не затопляя вас, если вы следите за стоком. Но растениям нужна не только вода. Есть ли в этой воде нужная им пища?

– Нет. Через Стену приходит только вода. Она уходит в большие бассейны здесь на Западе, куда направляются все отбросы нашей жизнедеятельности и тела наших мертвых. Наши ученые все это перерабатывают, а результаты вода уносит на поля фортлика.

– Тела ваших мертвых! – Я был потрясен. – Вы едите зерно, растущее из тел ваших мертвых!

* * *

Должно быть, на моем лице отразились отвращение и ужас, потому что Налина посмотрела на меня со смесью непонимания и удивления.

– А что в этом странного? – спросила она. – Мы кое-что знаем о жизни вашего народа. Вы убиваете животных и питаетесь их обгоревшим мясом. Мы так не делаем.

– Но эти животные других видов, – возразил я. – Они не люди. Своих мы хороним в освященной земле и стараемся, чтобы их никто никогда не тревожил. Мы ухаживаем за могилами, украшаем травой и цветами, которые хорошо растут на плодородной почве. Наши мертвые вечно спят…

Я неожиданно остановился. В моем сознании возник непрошеный вопрос. Откуда пришли элементы, смешавшиеся с тем, что вначале было только камнем, размельченном непогодой и принесенном ветром. Камень не может поддерживать жизнь, не может стать плодородным.

Эпохи времени проносились в моем сознании. Из теплого соленого моря комки протоплазмы выползали на голый песчаный берег, умирали и разлагались. Из почвы вырастали крошечные зеленые растения. Снова море приносило микроскопическую жизнь. Она кормилась зеленью, и проходило немного больше времени, прежде чем она разлагалась.

Проходили эпохи, неисчислимые десятки столетий. Волосатые люди с грубыми лицами бродили по парящим джунглям. Они убивали животных, это правда, убивали чудовищных зверей, которые охотились на них. Но в свои зубастые пасти они заталкивали и нежные стебли, и ныне забытые плоды первобытных деревьев. Обезьянолюди умирали, их трупы разлагались в джунглях, и из химизма этих разлагающихся трупов вырастали новые растения; их плоды дети обезьянолюдей заталкивали в свои клыкастые пасти…

Я думал о траве и цветах на тщательно ухоженных могилах, их кормят питательные вещества из треснувших гробов, то, что вымывается из этих гробов. Потом трава и цветы умирают, их скашивают и увозят, может, используют, как удобрение, на каком-нибудь поле, и поле покрывается золотистой пшеницей. Может, какой-нибудь ребенок, поедая на завтрак кашу, укрепляет свое маленькое тело одним-двумя атомами, когда-то жившими в теле его прапрадеда.

Это не ужасно. Напротив, прекрасно. Каким-то образом оно придает новое достоинство смерти, новый и замечательный символизм каждому заросшему кладбищу. Истинно сказано, «ибо прах ты и в прах возвратишься». [Библия. Книга Бытие, 3-19. – Прим. пер.] Но этот прах не остается просто прахом. «На полях Фландрии колышутся маки…» [Известное стихотворение, написанное в 1915 году Джоном Маккреем, поэтом и военным хирургом. В Канаде и США символ погибших в войнах. – Прим. пер.]