Пенумбра. Шесть готических рассказов.

- Думаю, это всё же дух. Мы ведь знаем, что старый Келпи порой заводит свою песню, а случается, и играет на каком-нибудь инструменте, когда в море кто-нибудь гибнет; и в это мгновение чарующая, прерывистая мелодия громко и отчётливой музыкой окутала залив. Было в ней что-то жуткое, словно утопленники сновали под кормой судна, то жалобно всхлипывая, то заливаясь неистовым, демоническим смехом. Это было уже слишком. Матросы - Кэмпбелл и МакИван не могли сдвинуться с места, даже если бы Эчанна сейчас посулил им все богатства этого мира. И не он, и не матросы долго не могли прийти в себя, пока медленно не подошли к вёслам и не пустились прочь от этого гиблого места, до которого уже не доходил знакомый им шум порта в Эиланморе.

Они стояли как вкопанные в полной тишине. Сквозь загустевший сумрак на севере пробился алый блик. Это было похоже на око, что смотрела на них своим кроваво-красным, воспалённым зрачком.

- Капитан, что это?

- Похоже, кто-то развёл огонь в доме на вершине утёса. Вон там, на островке. Двери и окна распахнуты настежь. Тому, кто это сделал, наверняка бы понадобилось сухое дерево и немного торфа - иначе, пламя бы ни было таким ярким. Но там точно никого не было, когда я был там в последний раз. Насколько я помню, дерева, годного для растопки, там тоже нет, разве что пара полок и кровать.

- И кто тогда развёл это пламя?

- Не имею не малейшего понятия, Каллум Кэмпбелл.

Больше никто ничего не говорил, и от этого всем было легче. Последний алый отблеск канул во тьму. В конце путешествия Кемпбелл и МакИван были рады расстаться со своим капитаном. Не столько, потому что они считали, что он сумасшедший, и у него был очень склочный характер, а больше, потому что они боялись, что их тоже может затронуть его проклятие - и они будут так же обречены, как и он. Им не обязательно было произносить свои клятвы вслух о том, что они никогда больше не ступят на берег Эиланмора, и, если уж так всё-таки будет нужно, то сделают это только при свете дня, и даже в таком случае исключительно в компании ещё кого-нибудь.

***

Дела у Джеймса Эчанна складывались очень даже не плохо, после того как ему удалось сдать свой дом в Роуз-Уотер в Небесном Саду. Дом хоть и был небольшой, но в хорошем состоянии, и он уповал на то, что если он немного похлопочет, у него будет самый лучший дом во всём Саду.

Дональд МакКартур не позволял ему часто видеться с Кетрин, но теперь старик хотя бы не был против этих редких встреч. Шеймус как раз ожидал Яна МакКартура, который должен был вернуться в Сад буквально со дня на день. Джеймс Эчанна был самым младшим из Эчанна, представителем того самого первого рода, что некогда прибыли в Эиланмор. Старик никогда никому ни говорил, но любил представлять, как Кетрин свободно, и на правах хозяйки будет гулять по всем окрестным землям: от высоких вершин Ранз-Мор на севере, до выжженной пустоши Ранз-Бэг; и конечно он искренне верил, что если такому и правда когда-нибудь суждено сбыться, это будет и его заслуга тоже.

Но Эчанна оказался достаточно терпелив. Ещё до того, как Кетрин призналась ему в своих чувствах, он по сиянию её чёрных глаз знал, что она любит его. По прошествии нескольких недель после прибытия на остров, ему удалось, наконец, с ней встретиться, и именно тогда она сказала ему заветные слова: что она любит его, и не желает быть ни с кем, кроме него. Но она просила его подождать, пока Ян вернётся домой, потому что её отец дал ему обещание. Этот день был самым счастливым в его жизни. Он пробыл с ней весь день, до самого вечера, и возвращался домой с мечтательной улыбкой на лице. Всякий раз, когда он видел, как гнутся берёзы под мощными порывами ветра, или как у самого его дома волны подымаются над Лок-Лайтом, и, проходя мимо колючих зарослей диких роз, и когда видел лунный свет, освещающий белые стволы сосен - он думал о ней; о том, как была она мила, как грациозна, как точны и плавны были её движения; о её светлом личике, о копне её тёмных, волнистых волос; о её бездонных глазах, о рябиново-красных устах. Говорят, что Бог, облачившись в тени, ходит среди людей, молчаливо и с улыбкой даруя своим детям любовь, и два холодных дыхания могут согреть друг друга, и пред ними расступаются глубокие воды, потому что они вместе. Но тень его никто никогда не видел. Любовь же их росла подобно цветку, что был согрет солнцем и напитан дождём.

Когда наступило лето, и Ян Маккартур всё-таки явился, уже было слишком поздно. К тому моменту Кетрин принадлежала другому.