Пепел и пыль

Я прошел в следующий вагон, когда мир внезапно закружился в моей голове. Я услышал нечто похожее на крик сокола, а потом начал куда-то проваливаться. Меня окружили густеющий мрак и духота. Последним усилием воли, будто неуклюже управляя марионеткой, я раздвинул двери между вагонами и сделал два неуверенных шага, чтобы не упасть на сцепке. Хотел вытянуть руку и за что-нибудь ухватиться, но не успел. Последней моей мыслью было сесть на пол, чтобы не валиться во весь рост, но было уже поздно.

* * *

Мое лицо уткнулось в грязь, во рту чувствовался вкус крови, пепла и пыли. Вокруг висел бурый непроницаемый туман. Добро пожаловать в Междумирье.

Я с трудом встал на колени. Ничего подобного со мной еще не бывало. Случалось пару раз лишиться чувств, но я не оказывался автоматически в Краю Полусна, ударившись обо что-то головой. Это явно что-то другое. Я умер? Так внезапно? Всё, конец?

Встав, я огляделся вокруг. Голая, окутанная туманом земля, следы пепла и пыли на черных форменных штанах охранника. В полумраке маячили искривленные Ка деревьев, словно бонсай из ада.

Я решил попытаться вернуться. По крайней мере, я знал, где мое тело – в поезде до Среды Великопольской. Где-то тут должно быть Ка железнодорожных путей, но моя оболочка лежала на полу вагона второго класса, удаляясь от меня с каждой секундой.

Я вспомнил сокола. Именно благодаря ему я сумел вернуться в прошлый раз, хотя призрачный городок находился не в Познани.

Я двинулся вперед, в туманный холодный полумрак. Куда-нибудь.

И тут меня залил яркий свет. Раздался треск – и я оказался в лучах двух одинаковых прожекторов. Автомобиль?

– Стой! – прогремело в тумане.

Я метнулся в сторону, будто заяц, и помчался что было сил, чувствуя, как ветви больно хлещут по лицу. Позади, среди белой дымки, маячили нечеткие черные силуэты. Они приближались наперерез. Свернув, я перепрыгнул канаву, споткнулся о корень, вскочил и снова побежал. Меня окружали.

Я не знал, какие из черных силуэтов – преследователи, а какие – деревья. Где-то сзади и в стороне слышался лай, но непохожий на собачий. Он напоминал голоса гончих ада, каковыми те наверняка и были. Я продолжал бежать. Что-то схватило меня за куртку и рукав. Яростно вывернувшись, я пнул ногой и освободил полу.

– Он здесь! Здесь! – заорал кто-то.

Меня настигли псы.

Чудовищно худые гончие в броне. С пастями, полными акульих зубов, длинными мордами и рваными маленькими ушами. С глазами, пылавшими гнилостным светом падали.

Первый из них вылетел из белой мглы будто торпеда, целясь мне прямо в голову. Я увернулся, и пес пролетел надо мной, но успел ухватить за рукав, разодрав руку. Другой неожиданно повис на другой руке. Я вскрикнул и попытался дать ему пинка, но свалился наземь, продолжая молча сражаться с животными, которые яростно хрипели, сжимая словно тиски зубастые пасти и упираясь лапами. Вырвав одну руку, я машинально откинул полу куртки и ощупал бедро, но кобуры с обрезом там не было. Его у меня забрали в УБ. Тесак я потерял на кладбище в Могильно. Конец. У меня не было ничего.

Я безоружен.

Меня нагнали, отпинали, а потом завернули руки за спину и связали проволокой. Я чувствовал, что это проволока – обычная, стальная, как в сетке ограждения. Я ощутил прикосновение клещей – кто-то за моей спиной, кряхтя, скручивал концы проволоки.

На этот раз они обошлись без мешка. Я уже знал, кто это, узнав подкованные носы кожаных сапог и маслянистую вонь толстых скрипучих плащей.

Меня потащили в грузовик – старомодный, с похожим на крокодилью морду радиатором, колесами под оттопыренными крыльями и все еще светившими, похожими на вылупленные глаза фарами – и швырнули лицом вниз в деревянный кузов из пахнущих пылью и кровью досок.

Я услышал, как хлопает дверца водительской кабины, затем дверцы еще одного автомобиля. Завелись двигатели. Второй мне был знаком – астматически сопящий дизель с дребезжащими клапанами. Черный продолговатый лимузин, который я помнил по призрачному городу. Машины тронулись с места.

Казалось, этому не будет конца. Я лежал на досках, о которые то и дело бился головой и лицом, а стоило мне попытаться изменить позу, как я получал пинка кованым носком изящного сапога, выступавшего из-под полы длинного кожаного плаща.

Мне разбили голову. Я чувствовал, как по моему лбу и лицу, словно горячий воск, стекают густые капли. Капли, которые падали на доски, ярко фосфоресцируя, словно рубиновые лампочки. У меня шла кровь, а это значило, что я жив. Призраки не кровоточат.

Я был жив.

Уже что-то.

Машины ехали по лесной дороге. Конвоир устал меня пинать раньше, чем я – пытаться изменить позу. Руки полностью онемели, плечи и локти разрывались, будто сдавленные тисками. Я повернул голову, безнадежно пытаясь приподнимать ее на каждой выбоине, словно змея с перебитым хребтом. Над деревянным бортом грузовика мелькали в тумане ветви деревьев. Послышался треск зажигалки, на меня наползло облако воняющего гарью дыма.

– Ишь, как извивается, гадина фашистская, – донеслось сверху.