Пепел книжных страниц

Вот кто был по своему характеру похож на убийцу, так это доктор Дорн. Однако он не в переносном, а в совершенно прямом смысле был героем не того романа.

А посему, как ни сомневалась Нина, к убийству непричастен. Да и вообще, зачем ему убивать старика Федора Павловича?

А вот кто по характеру был похож на убийцу, так это – данная мысль не давала девушке покоя – Иван.

Много думающий, болезненно мнительный, склонный к радикализму. И, помимо всего прочего, регулярно беседующий с чертом.

Самый подходящий из всех трех, нет, даже четырех братьев Карамазовых кандидат в убийцы.

Нина не без труда отыскала дом чиновницы Крапивиной, во флигеле которого обитал Иван Федорович. Она подошла к двери, занеся руку, чтобы постучать в дверь, как та вдруг раскрылась, и Нина заметила на пороге самого хозяина – как всегда, во всем черном, как водится, с темными кругами под глазами.

– Нина Петровна? – произнес он, буквально выталкивая ее с порога обратно на улицу и не желая, чтобы она зашла к нему во флигель. – Какая, однако, неожиданность!

Не спрашивать же Ивана о том, имеет ли он отношение к убийству отца. Хотя, быть может, это самый лучший путь узнать истину.

Однако ей не пришлось ничего говорить, так как Иван поведал все сам. Натягивая тонкие черные перчатки, и это несмотря на жару, он зашагал по улице.

– Вы должны меня извинить, но сегодня все наперекосяк. Спешу забрать книги, мною заказанные, но мне отчего-то не присланные, из «Книжного ковчега». Не соблаговолите ли сопроводить меня?

Однако, даже не получив от Нины ответа, продолжил:

– Батюшку убили, но это, скажу вам, к лучшему. Понимаю, что такие речи делают из меня идеального подозреваемого, однако я могу позволить себе пренебречь глупыми заветами наподобие «О мертвых или хорошо, или ничего». Потому как обладаю на прошлую ночь алиби, причем многоголовым!

Нина остановилась как вкопанная, а Иван, устало улыбнувшись, продолжил:

– Признайтесь, Нина Петровна, что пришли ко мне в том числе и за тем, чтобы узнать, не я ли прикончил папашу. Нет, не я, хотя, признаюсь, в последнее время эта мысль не раз приходила мне в голову. Да и мой знакомец-черт постоянно мусолил эту дрянную тему, подбивая меня на отцеубийство. Может, я бы в итоге и поддался на его инфернальные увещевания, но кто-то элементарно опередил меня!

Нина быстро спросила, пока Иван не пустился в рассуждения о своих диспутах с чертом:

– И что же за алиби такое, Иван Федорович?

Иван, усмехнувшись, ответил:

– Ах, значит, в самом деле меня подозревали? Впрочем, правильно, я самый подходящий кандидат из братьев. На мое счастье, ко мне заехал мой дядька по матери, Петр Александрович Миусов, со своим знакомцем, очень толковым юношей, господином Калгановым. Так как мой черт меня заел, а беседы с ним по ночам сводят с ума, отправились мы в трактир, где и с вами нонеча были, Нина Петровна. Пили только чай и говорили. О, о чем говорили? Обо всем! Да так увлеклись, что только под утро, с первыми петухами, разошлись. Домой я вернулся, упал в кровать и заснул тотчас, проспав до получасу назад как убитый.

И добавил без тени улыбки:

– Не находите, дьявольская метафора? А так как слышал – а об этом уже весь город судачит, – что батюшку моего убили во время грозы, часа в два ночи, то имею свидетелей, что до половины шестого я был в трактире, предаваясь философским дискуссиям. Или вы хотите удостовериться у господина Миусова и господина Калганова, что это было именно так и что мы не разошлись уже в полночь?

Его тон сделался ироничным, а Нина, заметив, что они уже подходят к «Книжному ковчегу», который посещать вновь не намеревалась, просто ответила:

– Вам повезло, Иван Федорович!

Тот же, опять без тени улыбки, сказал:

– А кому-то нет. Ведь кто-то убил старика, и меня все занимает вопрос: кто же?

Этот же вопрос занимал и Нину, которая, вернувшись в дом Безымянных, заперлась у себя в каморке и принялась думать.

Не Смердяков. Не Митя. Не Иван. Не

Алеша.

В самом деле: тогда кто же?

За ужином в присутствии четы Безымянных выдвигались разнообразные, самые невероятные версии. Пульхерия делилась почерпнутыми у прислуги сведениями, а ее супруг Федор Михайлович, явно воображая себя великим детективом, непререкаемым тоном исторгал из себя непреложные истины.

– И сие свидетельствует, что преступление это пришло из недр семьи, потому как нельзя отбрасывать так называемый психологический аспект сего жуткого деяния, который объясняет звериную жестокость, с которой был, по словам обследовавших его медиков, лишен жизни старик Карамазов.

Вздрогнув от штампа «звериная жестокость», Нина подумала, что Достоевский мог бы и не повторяться, и только потом вспомнила, что то, что происходило сейчас в Скотопригоньевске, к роману тезки хозяина дома отношения уже не имело.

Роман жил по своим правилам, и не исключено, что к изменению этих правил привело ее вторжение в чуждый мир извне.