Пэпэла (Бабочка) Часть 4

Бутылка коньяка ушла за полчаса. Илико, не привыкший к крепким напиткам, быстро захмелел. Его речь стала многословной и плавной, он с трудом соображал и зачастую даже не думал, о чем говорит.

– Понимаешь. Сашка… Он такой… Такой… Он добрый, светлый, чистый. Мне всегда хотелось укрыть его от всех бед и несчастий. И что получилось? Я сам принес ему несчастье, – Илико смахнул с глаз пьяную слезу.

– Минуточку! – Сашка положил подбородок на согнутую руку и поставил локоть на стол. – Ты сейчас про кого мне рассказываешь?

– Я не могу забыть его, Сашка! – продолжал Илико, не слушая. – Во всех мужчинах, которые у меня были, я искал частичку его.

– У тебя были мужчины? – громко икнул Сашка. – А как же Соня?

– Вообще, знаешь… у меня и мужчины были только потому, что я хотел быть с ним. У одного турка была его улыбка. У банщика – телосложение, как у него, а у Мойши – его взгляд. Глаза, правда, голубые, но смотрит он ими на меня как он, – продолжал Илико, допивая вторую бутылку коньяка.

– Да про кого ты говоришь, я никак не пойму, – Смирнов хлопнул рукой по столу.

– Про Изю. Я люблю его, – ответил Илико и, упав на стол лицом, громко захрапел.

– Про Шнипперсона? – взгляд Смирнова стал совершенно трезвым. Он нахмурил брови, залпом выпил налитую рюмку и, уложив Илико на кровать, вышел из квартиры.

Оказавшись на улице, он ткнул кулаком в шляпу, выпрямляя вмятину, отряхнул рукава пальто и уверенной походкой пошел к себе домой.

========== Глава 13 ==========

Все выходные Илико провел в кровати, пытаясь вылечить сильное похмелье и вспомнить, чем же закончился разговор со Смирновым. В голове всплыл образ пьяного Смирнова с бутылкой в руке на пороге квартиры. Потом они вспоминали свое детство и учебу в школе. После этого был разговор о танцах, а потом воспоминания Илико резко обрывались. Он удивлялся, как это его так сильно развезло и каким образом Смирнову удалось уйти домой. Ведь он пришел уже изрядно пьяным.

Илико очнулся к вечеру воскресенья, и тут же его голову полностью заняли мысли о премьере, он даже встал с кровати и немного растянул затекшие от долгого лежания мышцы.

И снова огромный зал Театра и недовольный голос Мельникова:

– Господин Чантурия! Когда же вы наконец поймете, что ваш герой испуган. В его душе раскаяние о том, что он сделал. Ну хоть в чем-то в жизни вы раскаиваетесь? – режиссер в сердцах стукнул кулаком о подлокотник кресла.

– Возможно, – равнодушно пожал плечами Илико.

– Так вспомните этот момент! Переживите его заново! Поймите, если вас не заметят критики, то считайте, что всю оставшуюся жизнь в театре вы проведете на вторых ролях и даже не в первом составе!

Илико прекрасно понимал, что Мельников прав и что вся его дальнейшая карьера зависит от этого выступления, но в его душе была пустота, и лишь где-то глубоко внутри бился огонек желания, похожий на волосы Мойши с запутавшимися в них лучиками солнца.

Вечером перед самой премьерой в дверь его квартиры постучали. На пороге стояла взволнованная Соня. Она теребила рукой нежно-голубой шарфик на шее и постукивала носиком сапожка о порожек.

– Муха? – удивился ее приходу Илико.

– Я не вовремя, знаю, – начала она, расстегивая пальто. – Но мне просто необходимо было тебя увидеть, Илюша! – Илико галантно помог ей раздеться и, повесив пальто и шляпку на вешалку, проводил Соню в комнату.

– Так о чем ты хотела поговорить со мной? – спросил Илико, но Сонька молчала.

Ее дрожащие пальчики начали медленно расстегивать пуговки на блузке. Щеки Сони покраснели, и она смущенно опустила глаза

– Ты что делаешь, Соня? – Илико поймал ее холодную руку в тот момент, кода сдалась последняя пуговица.

– Илюша, я люблю тебя и очень боюсь потерять. И если ты хочешь этого… – она запнулась и посмотрела в глаза Илико, – то я согласна…

– Соня, дорогая… – Илико нежно провел тыльной стороной ладони по ее горящей огнем щеке. – Я хочу, чтобы было все так, как хочешь ты. И если ты считаешь, что не готова, то…

– Илюша, а ведь ты просто не хочешь этого, – вдруг сказала Соня, – скажи мне честно, что ты чувствуешь ко мне?

Илико посмотрел на ее раскрасневшееся лицо, в ее глаза, полные отчаяния, и ему вдруг стало больно. Боль была такой сильной, что ощущалась почти физически, отчего он прикрыл глаза и закусил губу.

– Прости меня, Муха… – прошептал он. – Я поступил с тобой как последняя сволочь! Просто мне на секунду показалось, что у нас может что-то получиться, а потом, когда я понял, что… что ты для меня только друг, было уже поздно. Я видел, как ты любишь меня, и не смел признаться тебе во всем, – он перевел дыхание и продолжил: – Сонечка, дорогая моя Муха. Я очень тебя люблю, но не как женщину. Ты прекрасна! Ты чудо! И ты можешь осчастливить любого, но… Я не способен любить. Моя жизнь – это танец. В нем нет места любви и семье. Прости меня…

Лицо Сони изменилось. Ее глаза вдруг стали холодными и колючими, а нежные губки искривила ухмылка.