Перехваченные письма. Роман-коллаж

Лечение счастьем. Я лишил его Дину по ошибке Николая, и Дина, может быть, умирает. "Чья вина?" – спрашивает совесть. Вина Николая, что грубиянил, а за ней вина жизни, войны, хамской среды, откуда он вышел. Вина Дины, что она уступила, а за нею вина жизни, что измучила, и моя, что мы считали позволительным сладострастие из сострадания, религиозную проституцию. Ее – что она так долго соглашалась со мной жить и дышать этим ледяным воздухом. Моя – что я никогда не видел счастья, никогда не ценил правильной, доброй сексуальности. И всегда "все равно", "хотя бы на это", "ну хоть пожалей меня", но за всем этим вина семьи моей, которая не дала мне любви к жизни, ибо с детства мучила. Вселила в меня от начала неуважение ко всякой семье. А за ней вина, ошибка их родных, и за ней в бесконечность – вина бесконечной ошибки за ошибкой.

Даже чтобы писать это, требуется заставить себя, и как я завидую чудовищам честолюбия вроде Шопенгауэра (и сколько этот "порок" вызвал к жизни прекрасных вещей). Это я пишу для тебя, и все вообще буду теперь писать только для тебя, и вместе с тем глубокая сила протестует во мне против тебя и борется с тобою.

Как странно, говорит она, я освободила тебя от боли, от судьбы и от Бога, ибо только жаждущего жить они могут мучить, и теперь ты сам возвращаешься во власть судьбы и Бога, ибо новая твоя мучительная религиозность происходит от страха Божьего, а не от любви, ибо теперь есть у него что отнять у тебя. Я же учила тебя готовиться к борьбе, освободиться от всякой жажды. Впрочем ты еще сможешь ее истребить, для этого тебе только нужно проникнуться всеми силами пониманием унизительности этой любви и развить в себе мстителя.

Но когда я его вызываю, я слышу голос Христа (его ли?), который отговаривает меня:

– Ты не смог достичь воскресения один, и она не сможет. И в том твоя вина, ибо это – твоя жена, которую ты оставил демонам, уйдя в монастырь когда-то. – Что за чепуха, – думаю я. – Убивая другого, убиваешь себя, обижая другого, уничтожаешь себя. Она теперь не достигнет иначе воскресения (родины, ибо родина – ее воскресший Иерусалим, посреди которого растет дерево жизни).

– Да полно, – говорит другой голос. Она будет менее интересно счастлива, но она не пропадет, выйдет за еврея, забудется с детьми. Она тебе нужна или ты ей?

И сразу легко и пусто становится. "Если я ей не нужен, и все так трудно, и мне так страшно, не лучше ли уступить мстителю?" И снова голос Иисуса:

– Да, тебе не нужно, но пожалей жизнь, пожалей ту цепь причин, которая тебя создала… Послужи будущему, освежив, очистив ток времени и оставив после себя живое наследие своего откровения жить, цвет волос, склад характера своих детей, ибо если ты так силен, что можешь вовсе вырваться из цепи, отказаться от происхождения, они же, в смирении своем, понесут этот воплощенный свет дальше.

(Я понял о детях и молился истинно, но молитва моя – это написать).

В бесконечной цепи причин начало находится повсюду. Всюду, где раскаяние, понимание, преступление или ошибка вбивают гвоздь исключительной минуты, начинается жизнь и творится мир сначала. И через тысячу лет, если ты оставишь ее, ты встретишь ее опять, ибо ваша река уже имеет русло, и это внутри его вы колеблетесь вниз и вверх. Отсюда страшная обязанность к Дине (и сразу мне стало темно, ужас непоправимого объял меня, и руки мои лишились силы. В то время как голос сказал:

– Только через Наташу, любя ее, ты спасешь Дину, – и это уже действительно важное слово)…

– Какое мне дело? – говорит другой голос, – si je les quitte toutes[141], – и на этот раз сделалось молчание.

Наталья Столярова – Иде Карской

Милая Ида, пишу вам в беспокойстве, оттого что вчера, м.б., много лишнего наболтала. Я вас очень-очень прошу никому (и в частности, Дине) не говорить о том, что я узнала через Бориса. А то может выйти сплетня, а я не хочу их (Бориса и Дину) ссорить.

Я вас очень прошу об этом и пишу потому, что забыла именно о Дине сказать, потому что она просила Бориса, кажется, не передавать ничего дальше.

Кроме того, хочется сказать вам, что вы – дуся и еще умнее и тоньше, чем я думала. И это независимо от того, что вы обо мне думаете и не говорите.

Да, и еще, ради Бога, никому ничего о Котляре, это самое главное.

Ну вот и все. Надеюсь вас скоро увидеть

Сердечный привет вам и Сергею (отчество??)

Н. Столярова

Дневник Бориса Поплавского

Из записей декабря 1932

Дина воспитывала во мне боль и делала радость невозможной. А Наташа не допускает до себя боли, и опять все чужое.

Между прочим страдание это не мое (я en soi[142] счастлив холодным светом своим), а оно порождено этой же заинтересованностью в жизни, которую она во мне воспитывает. Я чувствую себя попавшимся в чьи-то лапы, связанным, наконец, как Геркулес в тунике Омпалы, ужас и печаль сменяют радость и могущество.