Женщина, сидящая напротив Шивон, держала в руках развернутую утреннюю газету. Всю первую полосу занимали фотографии уличных беспорядков. Хотя сюда почему-то затесалось и фото Тони Блэра. Он вылетел в Сингапур, чтобы отвоевать для Лондона право стать местом проведения Олимпиады. Две тысячи двенадцатый год казался таким далеким, и Сингапур тоже. Шивон не понимала, как он сможет поспеть в «Глениглс», чтобы пожать руки Бушу и Путину, Шредеру и Шираку. В газете также сообщалось, что массового перемещения толпы из Гайд-парка на север не замечено.
– Простите, место рядом с вами свободно?
Шивон кивнула, и мужчина, протиснувшись мимо нее, уселся рядом.
– Ну, как вам вчерашний кошмар? – поинтересовался он.
Шивон что-то буркнула в ответ, а женщина, сидевшая напротив, принялась рассказывать, что она делала покупки на Роуз-стрит и чуть было не оказалась в гуще свалки. Мужчина и женщина принялись обсуждать «кровавую бойню», а Шивон снова уставилась в окно. Вчерашние стычки и впрямь смахивали на кровавую бойню. Полиция везде действовала по принципу: бей наотмашь, пусть знают, что город принадлежит нам, а не им. На просмотренных Шивон пленках было немало свидетельств того, что полицию провоцировали. Но ведь их же предупреждали – на демонстрации ходят, чтобы попасть в новости. У анархистов нет денег на рекламные кампании. Их единственная возможность оказаться в центре внимания – это заставить себя бить. Это подтверждали и фотографии в газете: копы с оскаленными зубами, размахивающие дубинками; беззащитные демонстранты, которых волокут к фургонам полицейские в масках. Все по Джорджу Оруэллу. Однако ни один кадр не подсказал Шивон, кто ударил ее мать и почему.
Но она и не думала сдаваться.
Глаза у нее слипались, и ей все тяжелее становилось поднимать веки и стряхивать набегавшую дурноту.
– Простите, вам нехорошо? – вновь обратился к ней ее сосед.
Он погладил рукой ее руку. Встрепенувшись, Шивон почувствовала, как по щеке побежала одинокая слезинка. Она вытерла ее ладонью.
– Все в порядке, – отозвалась она. – Просто немного устала.
– Наверное, расстроили вас своими разговорами, – сочувственно сказала женщина напротив, – ну, о вчерашнем…
Шивон помотала головой и, увидев, что женщина складывает газету, спросила:
– Вы позволите?…
– Ну конечно, пожалуйста, о чем разговор.
Шивон через силу улыбнулась и, развернув газету, принялась изучать снимки, обращая внимание на фамилии фотографов…
Сойдя у Хэймаркета, она еще какое-то время простояла в недлинной очереди на такси. Добравшись наконец до «Уэстерн Дженерал», она прямиком бросилась в палату. Отец сидел в приемной и, причмокивая, пил чай. Он спал не раздеваясь и не имел возможности побриться – щеки и подбородок покрылись серой щетиной. Он выглядел стариком, и ее вдруг обожгла мысль, что он когда-нибудь умрет.
– Как она? – спросила Шивон.
– А знаешь, неплохо. Скоро ей будут делать сканирование. Ну а ты-то как?
– Все не получается найти этого мерзавца.
– Я спрашиваю, как ты себя чувствуешь?
– Да нормально.
– Ведь ты нее полночи не спала, правда?
– Ну, может, чуть больше, – уточнила она с улыбкой. У нее пискнул мобильник: заряд кончился. Она выключила телефон. – Можно к ней?
– Сейчас там врачи. Обещали сказать, когда закончат. А что происходит снаружи?
– Готовятся к встрече следующего дня.
– Хочешь, куплю тебе кофе?
Она покачала головой:
– Я уже потеряла счет чашкам кофе, которые выпила за последнее время.
– Милая моя, тебе надо хоть немного отдохнуть. Приходи к ней под вечер, после того как возьмут анализы.
– Да я только поздороваюсь. – Она указала подбородком на дверь палаты.
– И сразу пойдешь домой?
– Обещаю.
Утренние новости: дела по вчерашним арестам переданы для разбирательства в шерифский суд на Чеймберс-стрит. Судебные слушания будут закрытыми. Очередной митинг протеста стартовал перед Дангейвелским иммиграционным центром. Предупрежденная заранее иммиграционная служба перевела ожидающих депортации нелегалов в другие места. «Однако митингу это не помешает», – объявили его организаторы.