Алвиарин, отшатнувшись, впечаталась в стену и заморгала, отгоняя искры в глазах, не сразу поняв, что Элайда дала ей пощечину. Ее щека, казалось, уже вздулась. Элайду окружало сияние
Затем она медленно набрала в грудь воздуха и опустила руку. Щит она, однако, не убрала.
— Ты действительно собралась воспользоваться этим? — мягко спросила она.
Рука Алвиарин отдернулась от рукоятки ее поясного ножа. Схватиться за нее было рефлекторным движением, но даже если бы Элайда и не обнимала Силу, убить ее сейчас, когда столько Восседающих знали, что они остались здесь вдвоем, равнозначно тому, чтобы убить себя. Однако ее лицо вспыхнуло, когда Элайда презрительно фыркнула.
— Я надеюсь, что скоро увижу тебя осужденной за измену, а твою шею — на плахе палача, Алвиарин, но до тех пор пока у меня нет необходимых доказательств, остаются еще некоторые вещи, которые я могу сделать. Помнишь ли ты, сколько раз приказывала Сильвиане прийти ко мне для частного наказания? Надеюсь, что помнишь, поскольку за каждый день, что я страдала, ты отплатишь десятью. Да, и еще, разумеется… — она грубым рывком сорвала палантин Хранительницы Летописей с шеи Алвиарин. — Поскольку никто не мог найти тебя, когда прибыли мятежницы, я попросила Совет заменить тебя как Хранительницу. Не в полном составе, конечно. В полном Совете у тебя, возможно, еще сохранилось небольшое влияние. Но с теми, кто восседал в тот день, достигнуть согласия оказалось на удивление легко. Предполагается, что Хранительница Летописей должна находиться рядом со своей Амерлин, а не бродить незнамо где. Впрочем, если подумать, у тебя скорее всего не сохранилось уже никакого влияния, если выясняется, что ты все это время скрывалась где-то в городе. Или ты уплыла и приплыла обратно к своему позору, надеясь, что тебе удастся возродить что-то из руин? Впрочем, не важно. Для тебя было бы лучше всего, если бы ты вскочила на первый попавшийся корабль, покидающий Тар Валон. Но, должна признаться, мысль о том, что ты будешь шнырять от деревни к деревне, стыдясь показать свое лицо другой сестре, бледнеет перед тем удовольствием, которое мне доставит зрелище твоего страдания. Теперь убирайся с моих глаз, пока я не решила, что это будет розга, а не плеть Сильвианы. — Швырнув на пол палантин, она повернулась спиной и отпустила
Алвиарин не вышла — выбежала, она бежала так, словно Гончие Тьмы дышали ей в затылок. Она едва ли была способна думать с того момента, как услышала слово
Алвиарин бежала обратно через всю Башню, и если ей и попадались в коридоре какие-то слуги, она не замечала их. Ужас застилал ей глаза настолько, что она не видела ничего, что не лежало непосредственно у нее на пути. Всю дорогу до шестого этажа, до своих апартаментов, она бежала. По крайней мере она полагала, что это еще были ее апартаменты. Комнаты с балконом, выходящим на большую площадь перед Башней, прилагались к посту Хранительницы Летописей. В данный момент для нее было достаточно того, что у нее еще были комнаты. И какой-то шанс выжить.
Комнаты были по-прежнему обставлены доманийской мебелью, оставленной ее предшественницей, светлое в полоску дерево, выложенное перламутром и янтарем. Ворвавшись в спальню, она распахнула один из шкафов и рухнула на колени, распихивая платья, чтобы добраться до маленькой коробочки в глубине, коробочки не больше двух ладоней в длину, которая принадлежала ей много лет. Крышка коробочки была украшена резьбой, замысловатой, но грубой — ряды выступов различного размера, явно сделанные резчиком, обладавшим скорее большими амбициями, нежели мастерством. Ее руки тряслись, когда она несла ее к столу; поставив ее, она вытерла потные ладони о платье. Чтобы открыть коробочку, нужно было просто как можно сильнее растопырить пальцы и нажать одновременно на четыре выступа в резьбе, не похожих друг на друга. Крышка легко поднялась, и Алвиарин откинула ее, открывая свое самое драгоценное сокровище, маленьким свертком завернутое в коричневую ткань, чтобы вещь не гремела, если горничной вздумается потрясти коробку. Большинство слуг в Башне не отваживались воровать, однако «большинство» еще не значило «все».