Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Аналогично и авторы статьи «От издательства» словно бы сочли нормальным, что о липкинской рукописи узнали только в конце 1988 года — после журнальной публикации романа и первого книжного издания. Только в в частной беседе или дневнике уместно было вышучивать «партизан». А в печати действовал закон поляризации.

С этой, извините, «атмосферой» вполне корреспондируют мемуары Сарнова. Чем и примечательны.

Неважно, по неведению или умышленно игнорировал мемуарист описанные выше противоречия. Важно, что Сарнов — на правах лучше всех знающего, «как это было» — попытался совершить не открытие, а «закрытие».

Он попытался закрыть две темы: истории публикаций и текстологии романа Гроссмана. Точнее, объявил их закрытыми. А любые нарушения своего запрета — результатами злого умысла.

Чьи интересы лоббировал — можно спорить. Не исключено, что только свои. Как выше отмечалось, Сарнов публиковал статьи о Гроссмане, да и в книгах, где пытался анализировать историю советской литературы, не раз тиражировал версии Липкина, Войновича, Боннэр.

Издание, подготовленное «Книжной палатой», тоже многократно тиражировано. И до сих пор тиражируется. Подготовка нового — лишние расходы.

Впрочем, это пока не важно. Нового текстологического решения нет, и вряд ли скоро появится. Тут нужна долгая и кропотливая работа: архивных источников теперь немало.

Что до споров о гроссмановском романе, так они стихли в начале 1990-х годов. Не было уже СССР, деактуализовались прежние идеологические установки, и полемика утратила актуальность — политическую.

Деактуализовался и вопрос о том, применима ли к роману «Жизнь и судьба» характеристика «Война и мир XX века». Существенно было, что Гроссман всемирно знаменит, его книга востребована читателями, издается вновь и вновь.

Оказалась вне полемики и биографическая легенда Гроссмана. Тут все было признано ясным.

До середины 1980-х годов считалось еще, что в биографии автора романа «Жизнь и судьба» есть загадка. Оставались необъясненными причины, в силу которых Гроссман решил отвергнуть достигнутое за тридцать лет литературной карьеры, отказаться от благополучной жизни советского писателя и выбрать с у д ь бу.

Но Липкин в мемуарах предложил разгадку. Согласно его версии, Гроссман всегда был искренен, только менялось его мировоззрение. Поэтапно. От своих убеждений не отступал ни на одном из этапов. Затем создал крамольный роман «Жизнь и судьба». И погиб, отстаивая свою правду.

Такая интерпретация подразумевалась, в частности, первым заглавием липкинских мемуаров — «Сталинград Василия Гроссмана». Волжский город давно уже был широко известным символом противостояния врагу, трагедии, победы.

Липкин позже выбрал другое заглавие — «Жизнь и судьба Василия Гроссмана». Похоже, использовал заглавие статьи Войновича, опубликованной «Посевом» в 1984 году.

Но это уже не меняло суть: характер осмысления задан первым заглавием мемуарной книги. Сталин, если верить Липкину, невзлюбил Гроссмана, и лишь в годы Великой Отечественной войны его талант был востребован. Ну а позже — закономерная опала. И при Хрущеве итог аналогичный. Однако писатель выстоял, создал главную свою книгу. В общем, сражение выиграл, пусть и ценой жизни.

По указанному образцу выбрала заглавие своих мемуаров Таратута — «Честная жизнь и тяжкая судьба: Воспоминания о Василии Гроссмане».

Стараниями мемуаристов был сформирован образ гонимого писателя, еще с довоенной поры ставшего жертвой сталинской неприязни. А затем и хрущевской.

Загадка гроссмановской биографии осталась неразгаданной. Что ж, в истории отечественной литературы это не первый случай. Взять хотя бы хрестоматийно известные: Булгаков и Пастернак.

Если отвлечься от биографического мифа, то Булгаков умел и отступать, и обозначать готовность отречься, выполнить пресловутый «социальный заказ». Успеха добился. Всесоюзно знаменит был. Мог бы и продолжить именно литературную карьеру, если б не хотел остаться писателем, а не только служащим по ведомству литературы.

В итоге же от литературной карьеры отказался, зато создал главную свою книгу. И отнюдь не случайно возникла идея «романа о Понтии Пилате».

Бесспорно, роман «Мастер и Маргарита» несводим к этой сюжетной линии. Но вряд ли стоит оспаривать, что Булгакову важна была история бесстрашного воина, ставшего чиновником и отрекшегося от себя. Прежнего. Лейтмотивы повествования — неизбежность расплаты за отречения, предательства, обман. Типологическое сходство очевидно: соблюдение условий, обеспечивавшее выживание советского писателя в сталинскую эпоху, да и не только.

Пастернак тоже начинал успешно. Был признан классиком советской литературы. И еще в довоенную пору добился мировой известности. Мог бы и дальше жить вполне благополучно, если б не опубликовал за границей роман, оказавшийся крамольным.

Характерно, что заглавный герой романа — доктор Живаго — ни одного дня не был советским гражданином. От социализации отказался в принципе. А потому — в отличие от ближайших своих друзей — избавил себя от унижения компромиссами и отречениями.