Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Клянусь Вам, что я сказал Вам всю истину. Да, К<лимов> тяжело болел. Но он и в Эст<онию> мог ездить на песен<ный> праздн<ик>. А я не болел?! Я — умирал. Меня спасло только «предчувствие»: накануне я вызвал Ива ночевать, и он распоряд<ился> вызвать доктора, давал мне ром, кофе, бутылки... вызвали сестру милос<ердия>, докторов. Давл<ение> упало до 6 с чем-то... я холодел, и сердце останавливалось. Я тихо уходил и думал уже внутри: вот и все... и как просто это. Докт<ор> сказал: да, вы были близки... М<ожет> б<ыть> я б<ыл> отравлен чем-то...(?) За три дня меня посет<ил> некто

, из Москвы... Но м<ожет> б<ыть> все это — итог всего. Не знаю. Д<окто>р говор<ит> — да, могло быть отравление, растит<ельным> — что ли, ядом... Я три дня слабел. А перед этим я был бодр, очень. Заним<ался> гимнаст<икой> ручной и обтирался по утрам. Чиста душа моя. Я ско-лько писал К<лимо>ву — и не получ<ал> ответа, с декабря 36. Что это?! Да потому, что нечего было отвечать. Ну, грех попутал, ну, проиграл, м<ожет> б<ыть>. Скажи прямо. Клянусь, я все забыл бы. А меня гнусно разыграли. М<ожет> б<ыть> и Вам нечто «объясняли», и вот, м<ожет> б<ыть> запало Вам в душу. Клевещи, клевещи... что-нибудь да останется! Верно. И вот ото всего этого, от полной расстроенности моей жизни, — я думал, что могу сам за собой ходить и все для себя делать, я считал недопустимым, святотатством что ли... ну, не мог, чтобы кто-то мог заменять хотя бы в домашн<их> делах О<льгу> А<лександровну>! — и уходил себя... — ото всего этого и от тревожного полож<ения> в Пар<иже> я бежал... куда? На Карп<атах> зима и трудно в услов<иях> монастырск<их>. И пока, до тепл<ых> дней, я принял пригл<ашение> в Хальденштейн, конечно, отказавшись от «гостьбы». Я плачу за полн<ый> панс<ион>. Недорого, правда. Но здесь я нашел условия, кот<орые> давно не знаю. Я могу писать. Я уже написал «Ледяной дом», [305]

и хочу пис<ать> «Иностранца» — роман? — не знаю. А тут еще «Няня» под запретом. «Свет Вечный» имеет успех, — пишут мне из журнала. Бо-льшой! Я рад. А. Ф. Лютер запросил меня о книге для изд<ательства> «Эссен-Ферлагсанстальт». М<ожет> б<ыть> возьмет перев<одить> «Богомолье».

Родные, милые, не лишайте меня дружбы Вашей, последнего мне света! У меня так мало друзей истинных! Спасибо Зеелеру: Господи, в самые страшные минуты он был возле, он — как няня, как самый родной, оберегал меня. Он благословил меня на отъезд, ободрял. И — докт. Серов, приезжавший каждый день через весь Париж, чтобы меня лечить. Я думал, что уже кончен, в ноябре — три недели головокр<ужений> — растрата сил! — и при этом грипп, 3-<ий> раз, — два раза в Ментоне. Карташ<евы>, обещав «уход», уехали на 5 мес<яцев>. Я теперь — на чемоданах. Весь скарб Ивик перевез к доктору. Я взял только нужное для работы — душу свою, бельишка, остатки средств. Теперь я не знаю, куда меня вынесет. Комната моя здесь своб<одна> до полов<ины> марта, ее займут. Плачу 4 шв<ейцарских> фр. в день. Все имею. И 24 часа — мои. Увидал рус<скую> Зиму... и вот, «Лед<яной> дом». Хочу писать... М<ожет> б<ыть> это последние силы. Меня «вытолкнуло» из Пар<ижа,> так нужно было. М<ожет> б<ыть> Оля моя внушила и облегчила. Случилось легко, быстро, все ладилось, до мелочей.

Родные, не оставьте меня, приклоните душу к мольбе моей! Словечком ласковым поддержите! Страшусь, что — вдруг я оклеветан, представлен Вам в ложном освещении... ведь чего не сделает клевета, когда надо выпутаться самим! Верите мне — скажите прямо — да, верим. Не верите... — скажите — или даже не говорите, — просто, забудьте Шмелева... и я понесу эту новую боль, как нес столько другого. Теперь — донесу... не долго. Но я верю, что Вы не можете не разобраться в правде. Что же, тогда все, что я писал, чем жил — все пустой разговор промышляющего писаки?! Я не святой, конечно, я во многом греховен — и особенно — недоверием к людям, при излишней доверчивости!

— но тут я — чист, и смело говорю, — да, чист. Замучен, задерган. Мне трудно было без средств... я больше года не зарабатывал, и за мою «крестную поездку» — издевка такая! — да, брат, «съездил в Ригу? ви-дал?»… Да, съездил, ви-дал.

Послал Вам «Валаам». Примите же, как искренний, м<ожет> б<ыть> уже последний дар писателя-друга. Я сдел<ал> огромное усилие, чтобы все Вам написать. Дочего же мне это все — гадко, но я снова раскопал эту кучу гнилья, мучаясь, чтобы только попытаться снять с Вашей души ту сеть, ту муть, которыми могли, м<ожет> б<ыть> пытались — внушить Вам свою «правоту» и нанести мне духовный удар. Потерять Вас — рана незаживаемая была бы. Не дай, Господи! Этого

нечем заполнить, как неизбывную утрату. Простите меня за эту муку.

Ваш Ив. Шмелев..

316

И. А. Ильин — И. С. Шмелеву <22.II.1938>