Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

«Твоей-то правде нужно было,Чтоб смертну бездну преходилоМое бессмертно бытие;Чтоб дух мой в смертность облачилсяИ чтоб чрез смерть я возвратился,Отец, в бессмертие Твое». [312]

Мука зовет к жалости. И жалость есть согласие на несовместную муку. Жалость ведет не вверх, а вниз: в тварную темноту, в замкнутое обособление. Жалеющий сам опускается до муки, а не помогает мучащемуся возвыситься до страдания. И потому жалость, бездуховно и беспредметно размягчающая душу, есть путь неверный и не зиждущий. Она сама требует преодоления.

Христианство не благословляет на «му

ку» и не зовет к «жалости» (вопреки Толстому). Оно благословляет на страдание и зовет к свету и радости. Оно уводит от муки и учит победе. И страх в нем исчезает. Христос не «мучился» на Кресте, а страдал и скорбел; и путь Его был светоносный и победный. В этом смысл Христова Воскресения, победившего тьму, муку и страх.

А. М. Ремизов — поэт муки, страха и жалости... Но исхода, пути к победе у него нет. Здесь та ветхозаветная — мифическая, магическая, колдовская и сказочная — до-исторически первобытная — «сень смертная», где Христос еще не воскрес»…

Вот, милый друг, Вам проба пера. Посылаю Вам ее и очень прошу Вашего благословения, в веке нерушимого. И, пожалуйста, не пишите мне больше, что Вы кого-то «потеряли» и что кто-то Вас «разлюбил». Это слова и поступки — для людей недуховного измерения. А наш брат верит Предмету. А до Предмета не доходят никакие болтовни — ни рижские, ни парижские, ни препари-шские. Пока мы с Вами живы — мы два Ивана, российских сына; и никаких гвоздей.

Обнимаю Вас и жду отклика. Хорошо бы осенью книгу-то бы выпустить! Еще прошу: пришлите оттиск Иностранца — здесь эту книгу не достать. [313] И адрес Ваш.

Ваш И.

1938. IV. 10. День моего урождения.

318

И. С. Шмелев — И. А. Ильину <18.IV.38>

18. IV. — 8-30 веч.

Schloss etc. [314]

Дорогой Иван Александрович,

Оба Ваши письма облегчили душу мою. Сердечно. Работа не давала ни отдыху, ни сроку. И хирел, и восставал. Без угла я, увы. Один, как перст бродячий. Послезавтра двигаюсь на Цюрих, где могу засесть? — но столь все сие сложно для меня, дадут ли визу в Прагу... продлит ли фр<анцузское> конс<ульство> в Цюрихе мне нанс<еновский> билет... — а то поверну на Париж. Не ндравится мне здеся. Церкви нет. Хочу в Обитель на Карп<атскую> Р<усь>, хочу к Празднику поспеть, в Церкви постоять... а уж Страстная. Трудно мне — душе. И ка-ак я еще пишу? — пищу. «Иностр<анца>» — к<а>к получу оттиски — вышлю. Послал втор<ой> кусок, в 2 листа тоже, для майск<ой> кн<иги>, а для июньской — не успею. Надо было дать расск<аз> для газеты к Пасхе, послал «Вербное Воскрес<ение>». [315]

Итого, за 3 мес<яца>, не считая множ<ества> писем всяких, написал 2 статейки, 3 рассказа и 4 л<иста> романа, итого б<олее> 6 листов. К<а>к я устал! А когда же «Пути»-то продолжать? Вот почему и в Обит<ель> тянусь. Здесь я мог работать, был ухожен. Дальше — ка-ак?…

Ваше посл<еднее> п<ись>мо внял, очень. Да, правильно. Да что Вы думаете... разве мож<ет> для меня иметь значение, где я, на как<ом> месте?.. Для меня дорого (к<а>к и для всякого рус<ского> писателя), что Вы (а больше и некому во эмигр<антс>кой и прочей вселенной) всерьез, и глубоко, и проникновенно, и вдохновенно, и властно — даете писателей, как никогда и никто еще не давал. Ибо с таким мерилом, какое Вы применяете, никто еще не брал, да и понятия о сем не имел. Доведется ли только прочесть, увидеть... — все в Воле Божией. И относ<ительно> М<ережковско>го Вы, пожалуй, наск<олько> я знаю, правы: в план не укладывается. Чувствую, что Вы это по совести делаете. Обидеть — больно, — старого писателя. Трудов много положил, только ведь все... как-то... пригоняет

. Во вс<яком> случае другого такого не сыщете.

Очень скучаю по могилке. И нет у меня угла в Париже. Все разбито. Ивик еще радует: назначен на конкур-женераль [316] от лицея Бюффон — по математике, со всей Фр<анции> и колоний. Будет защищать честь лицея. Малый славный, чистый, м<ожет> б<ыть> гениальный математик. И — в как<их> услов<иях> живет! Думаю — вернусь в Пар<иж>, найму мал<енькую> кв<артиру>, возьму его к себе. Буд<ет> ход<ить> менажем, [317] буду дописывать, до-живать. Недолго... Только бы в одиночестве, среди чужих не помереть. Но друзей предупредил — в S-te Genev<іеvе>, с ней, моей... [318]

Ее могилка — вся живая, в цветах, и — березка... Писали мне. Милый, дорогой, обнимаю Вас. Если доплыву до Праги — извещу. Целую руку Наталии Николаевне. Господь да будет с Вами.

Христос Воскресе! Люблю Вас, обоих. Спасибо за дружбу Вашу, за все благое. Оля... если она есть, — лаской смотрит на Вас. Добра Вам желает, светит.

Ваш Ив. Шмелев.