Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию

Сила этих устройств в том, что они прекрасно решают проблему постановки целого, упорядочения «верха» и «низа», вложения друг в друга «микро», «мезо» и «макро». Но делают они это, не умножая числа двусторонних связей с другими местами, как командно-контрольные пункты, расчетные центры и вообще все олигоптикумы[271]. Панорамы конструируют картину, на которой нет зазора, создавая у зрителя сильное впечатление полной погруженности в реальный мир без всяких искусственных опосредствовании или дорогостоящих потоков информации, идущих от внешнего мира или к нему. Если олигоптикумы постоянно показывают хрупкость связей и недостаток контроля над тем, что остается в промежутке между их сетями, то панорамы создают впечатление полного контроля над обозреваемым, хотя в каком-то смысле они слепы и ничто не входит и не выходит за их стены кроме заинтересованных или разочарованных зрителей. Не отличать их от олигоптикумов — see равно, что не отличать эпизод войны, отслеживаемый из командного пункта Армии США в городе Тампа (Флорида), от того же самого эпизода в изложении «Фокс Ньюс», когда события «сегодня на фронте» комментирует отставной генерал. Первый отчет реалистичный. Он ясно осознает, что может перестать быть таковым, как только обрежут коммуникации; второй мог бы быть вполне реальным, но у него меньше возможностей сообщить нам, не фикция ли он. Чаще всего именно избыток связности и выдает иллюзию.

Хотя панорамы не стоит принимать чересчур всерьез, так как связные и полные отчеты могут стать самыми слепыми, самыми локальными, самыми ограниченными в смысле видения, их тоже необходимо тщательно изучать, поскольку они дают единственный шанс увидеть «всю историю» как целое. Не надо презирать тотализирующие парадигмы как акт профессиональной мегаломании,— их надо, как и все остальное, добавить

к той множественности мест, которую мы хотим развернуть[272]. Они — вовсе не то место, где все происходит как в мечтах директора, а локальные узлы, которые необходимо добавить, как и многие другие новые места, пунктирно размечающие плоский ландшафт, который мы пытаемся картографировать. Но даже после такого уменьшения в размере их роль может стать центральной, поскольку они

наделяют зрителей, слушателей и читателей стремлением к целостности и центральности.

Именно из этих мощных повествований мы черпаем метафоры для того, что «связывает нас вместе», для страстей, которые надеемся разделить друг с другом, для общего вида социальной архитектуры, для господствующих нарративов, которым подчиняемся. Это в их узких границах наш здравый смысл черпает идею о том, что взаимодействия происходят в «более широком» контексте, что существуют «верх» и «низ», что «локальное» вставлено внутрь «глобального» и что возможен Zeitgeist, дух которого еще надо придумать.

Статус таких панорам до странности двойственен: они одновременно и защищают от тотализации — поскольку явно локальны и втиснуты в слепые комнаты,— и создают предвкушение единого мира, в котором мы должны жить. Панорамы собирают, заключают в рамки, ранжируют, упорядочивают, организуют; они — источник того, что понимают под хорошо упорядоченным изменением масштаба. Неважно, насколько панорамы нас одурачивают, они готовят нас к стоящей перед нами политической задаче. При помощи своих многочисленных хитроумных спецэффектов они создают прообраз коллектива, с которым их нельзя смешивать. Как мы уже начинаем понимать, всегда есть опасность принять строительство таких панорам за гораздо более сложную политическую задачу постепенного построения общего мира. Просмотр социальных теорий как фильмов в этих стереопространствах делает политику совершенно другой. «Общество sui generis» Дюркгейма, «аутопойетические системы» Лумана, «символическая экономика полей» Бурдье или «рефлексивная современность» Бека — превосходные нарративы, если готовят нас по окончании просмотра взяться за политические задачи построения; они неверны, если их принимают за описание уже существующего общего мира. В лучшем случае панорамы дают профетический прообраз коллектива, в худшем — они его очень бедная замена. Одно из притязаний ACT состоит в том, чтобы сохранять профетический порыв, всегда ассоциировавшийся с социальными науками, но при этом аккуратно препровождать господствующие нарративы назад, в комнаты, где их показывают[273].