Переулки страха

Его домашние вбежали к нему, подняли и положили в кровать. Как только он очнулся, первым делом спросил, где они застали скелет: где тот находился, когда они вошли в кабинет? И когда они ответили ему, что скелет стоял там же, где и всегда, им пришлось пойти и проверить, поддавшись его неистовым уговорам; они вернулись, пряча улыбки, и тут уж ученый выслушал и про переутомление, и про то, что ему нужно больше отдыхать и поменять режим работы, с чем он вынужден был согласиться.

Итак, в течение многих месяцев дверь в кабинет-лабораторию была закрыта. А потом наступил холодный осенний вечер, когда ученый открыл дверь и закрыл ее за своей спиной.

Он зажег светильник, собрал инструменты и книги, сел за стол в свое кресло с высокой спинкой. И прежний страх вернулся к нему.

Но в этот раз мужчина был намерен перебороть себя. Его нервы теперь были крепче, а разум – яснее; он намеревался преодолеть свой беспочвенный страх. Он подошел к двери, запер ее, а ключ отшвырнул в другой конец комнаты, где он с гулким стуком упал между склянок и бутылок.

Позже его старая домработница постучала в дверь и пожелала ему доброй ночи, как и обычно. Не получив ответа, женщина встревожилась и постучала громче, повторив свое пожелание; после сравнительно долгого ожидания в ответ прозвучало «спокойной ночи».

В тот момент она не придала этому большого значения, но впоследствии, вспоминая этот случай, говорила, что голос, ответивший ей, был скрипучим и механическим, подобным «голосу ожившей статуи».

На следующее утро дверь все еще была заперта, но это было обычным делом для человека науки – работать всю ночь и половину следующего дня, так что никто этому не удивился. Но с наступлением вечера, когда ученый так и не покинул свою лабораторию, его прислуга заволновалась и собралась перед дверью, памятуя о том, что произошло с ним в прошлый раз.

Они прислушались, но никаких звуков из комнаты не доносилось. Они подергали дверь, начали звать его и стучать по деревянной панели. Но звуков из комнаты так и не последовало.

Встревожившись, они решили выломать дверь, и после многих ударов та поддалась, и они ввалились в комнату.

Ученый сидел прямо в своем кресле с высокой спинкой. Сперва все подумали, что он умер во сне. Но когда они подошли ближе и свет упал на их хозяина, все увидели четкие следы костлявых пальцев на его шее, а застывший взгляд был полон ужаса, какой редко увидишь в человеческих глазах.

…Браун был первым, кто нарушил нависшую тишину. Он спросил, нет ли у меня бренди, сказав, что сегодня перед сном ему определенно понадобится глоточек. В этом одна из главных особенностей историй от Джефсона: после них почему-то всегда хочется бренди.

Джек Лондон

Тысяча смертей

Я находился в воде примерно час, замерзший, уставший и с жуткой болью в правой икре, – мне казалось, что пришел мой смертный час. Безрезультатно борясь с сильным отливом, я увидел сводящую с ума вереницу прибрежных огней, проскользнувших мимо меня, но теперь отказался от попыток перебороть поток воды и остался наедине с горькими мыслями о загубленной карьере.

Мне повезло родиться в зажиточной семье англичан, но их банковские счета многократно превосходили любовь к детям и познания в воспитании. Родившись с серебряной ложкой во рту, я все равно не знал домашнего уюта. Мой отец, весьма начитанный человек и признанный антиквар, почти не думал о семье и все время пропадал в своем кабинете, в то время как моя мать, женщина скорее хорошенькая, чем умная, упивалась лестью общества, в котором беспрестанно вращалась. Я прошел через обычную школьную и студенческую жизнь мальчика из английской буржуазии, но по мере того, как годы приносили мне все больше сил и страстей, родители вдруг осознали, что я обладаю бессмертной душой, и попытались как-то вогнать меня в рамки. Но они поздно спохватились. Я решился на самую безумную глупость в своей жизни, близкие от меня отвернулись, общество, которое я так долго возмущал, меня решительно отвергло – и с тысячей фунтов в кармане я первым классом отправился в Австралию. Деньгами меня снабдил отец, дав понять, что это последнее, что я от него увижу.

С этого момента вся моя жизнь была одним долгим скитанием – с востока на запад, от Арктики до Антарктики. К тридцати годам я стал умелым и ловким моряком – и теперь в самом расцвете сил я вот-вот пойду ко дну в бухте Сан-Франциско из-за катастрофически успешной попытки покинуть корабль.

Правую ногу свело судорогой – боль была нешуточной. Легкий бриз волновал море, соленая вода заливала меня с головой, и я, наглотавшись, совсем выбился из сил. Я пытался держаться на плаву, но это уже мало что значило, потому что сознание меня покидало. Я смутно помню, как течение несло меня мимо пирса и как мимо меня проплыл пароход, я еще видел, как горели его фонари. Потом все заволокло тьмой.

* * *